— А шерсть у тебя при этом не появляется? А в данный момент ты кто? Старушка или кошка? — И Никитина внимательно уставилась мне в лицо. — Если что, так я сгоняю домой, принесу эпилятор.

— Спасибо, но, к счастью, он мне пока без надобности, и вообще, Маш, сейчас главный вопрос состоит не в этом. Придумай, как добраться этой ночью до озера, — вцепилась я в ее руку. — Я уже перебрала в уме всех наших одноклассников, остановилась на Сергееве и мотоцикле его брата… Но вспомнила, что Денис уехал отдыхать на море, так что, к сожалению, этот вариант отпадает. А у тебя какие мысли?

— У меня-а… — задумчиво протянула Мария. — Как жаль, что я не умею водить машину, а то бы угнала на одну ночку папкину из гаража, и мы бы поеха… Слушай! Мне Паша вчера рассказывал, что отец научил его машину водить!

— И ему дали права?

— Э-э, вроде нет, но это неважно. Главное, чтобы он смог взять машину! Надо сейчас же позвонить ему и спросить. Кстати, ты принимала ванну с зельем?

— Какую ванну? Зачем? — удивилась я.

— Да у тебя за время нашего разговора седины заметно прибавилось. Тебе ванны не помогают? Ну, те, что Еремея велела принимать, если…

— Ах да! — хлопнула я себя рукой по лбу. — И как это я забыла! Маш, а ты не вспомнишь еще, куда я поставила это лекарство?..

— Ты прям как моя бабушка, — усмехнулась Мария, и мы стали искать вместе. — Вот уж действительно — старость не радость!

В столе флакона не было, в тумбочке не было, у зеркала и в ванной на полочке тоже…

— Маш, Маша, — позвала я подругу. — У меня к тебе несколько странная просьба: очень хочется, чтобы меня погладили по голове и почесали за ухом.

Никитина захохотала.

— Ничего смешного! — обиделась я. — Вот превращусь в кошку — расцарапаю тебе все руки!

— В шкафу проверяла? — не обратила внимания на мою страшную угрозу Никитина и распахнула дверцы. И в самом деле, на верхней полочке рядом со стопкой маечек и футболок стоял флакон.

Торжественно держа в руке пузырек, Машка набрала воды в ванну, вылила туда полфлакона и скомандовала:

— Погружайся!

Я недоверчиво покосилась на красноватую воду.

— Вообще-то, Еремея велела добавлять несколько ложек, — сказала я. — И потом, эта вода такая мокрая, мне что-то не очень хочется туда лезть, мяу, мяу.

— Чернышева, у тебя — запущенный случай, так что в самый раз!

Я отмокала в теплой воде (благо несколько дней назад дали горячую воду, а то, боюсь, Никитина усадила бы меня и в холодную!), а Мария тем временем названивала Воронову. Отсидев минут пятнадцать, я всплыла, решив, что этой мокрой пытки с меня хватит. Завернувшись в полотенце, я подошла к зеркалу и с облегчением отметила, что седина исчезла.

— Пошли на улицу, — радостно вломилась ко мне Машка.

— Зачем? Я никуда не хочу, и потом… там собаки, — начала возмущаться я. — Ты что, забыла — там рядом с гаражами целая нелегально оформленная собачья будка!

— Ой, похоже, ты маловато в этой воде посидела.

— Почему же? Я чувствую себя лучше. У меня кожа мягче стала.

— Хочешь все себе вернуть, а не только «кожа мягче стала»? Тогда пошли на улицу, нас там Пашка будет ждать. Надо придумать, как уговорить его поехать ночью на озеро.

Жизнь во дворе бурлила вовсю. Рыжая спаниелька носилась с громким лаем за палкой, важно несла ее обратно хозяину и нервировала меня. Молодежь играла в теннис и бадминтон, просто тусовалась, сидя на поваленном стволе большого старого дерева. Дети качались на качелях, носились по лабиринту, кое-кто швырялся песком, а несколько девочек с куклами играли в дочки-матери рядом с деревьями, между которыми чей-то заботливый папа натянул гамак.

Мы сели на лавочку и в ожидании Воронова начали продумывать всевозможные объяснения, но ни одно не подходило. Было вполне вероятно, что Паша согласится отвезти нас на озеро, летом никого не удивит желание искупаться. Купаться ночью — это даже романтично, он наверняка будет в восторге, так как в это путешествие отправится и Мария. Проблемы ожидались на обратном пути, ведь, если все получится, за нами будет гнаться целая толпа этих дамочек. Естественно, Павел заметит их и поинтересуется: «Кто это? Зачем? Почему?»

— Давай скажем ему правду, — устала я перебирать варианты.

— Ты что! Я же без парня останусь!

Я рассвирепела. Неужели этот Воронов, которого она знает всего два дня, дорог Манюне больше, чем старая, проверенная подруга!

— Ну, Маша! — Я вскочила с лавочки и обиженно направилась к гамаку, уже минут пять как свободному: играющих девочек позвали обедать.

— Ты чего улеглась? Не для тебя повесили, а для детей, порвешь еще, — сделала замечание Никитина, наблюдая, как я тихонько покачиваюсь взад-вперед.

А меня так сладко тянуло в сон! Сквозь листву пробивались ласковые лучи солнца. На ветвях щебетали о чем-то две довольно упитанные птички. И собаку уже увели. Ах, как хорошо, прям мурлыкать хочется!

— Когда все это закончится, я напишу книгу «Чего хотят кошки», — пробормотала я, сладко зевнув.

— Ты сначала переживи всю эту историю! Смотри, вот Пашка идет, ну, что ему сказать? — тормошила Маша, но глаза мои неудержимо слипались. Как странно, думать мне ни о чем не хотелось. — Что ему сказать? — повторила свой вопрос подруга, но ее голос доносился уже откуда-то издалека.

Я почувствовала, что лежу на чем-то твердом. Во всем теле была странная слабость, я не могла даже открыть глаз, не то что пошевелить рукой или ногой. Надо мной раздавалось какое-то бормотание, и голос казался знакомым… Прислушавшись, я поняла, что это Маша что-то говорит. Но только что именно, разобрать не смогла.

Это, наверное, опять один из моих дурацких снов. Сейчас открою глаза и увижу, что я снова лежу в уютном гробике, а вокруг стоит много-много Маш в черных балахонах. Но открыть глаза не получалось — совершенно не было сил.

Бормотание тем временем становилось все более и более отчетливым, еще чуть-чуть, и я ясно разобрала слова. Маша читала молитву за упокой рабы божьей Ирины!

Что со мной? Неужели я умерла и меня отпевают? Но почему читает Маша? Странно, я же знаю, что лежу на чем-то твердом, жестком и неудобном. Мертвые ведь совсем ничего не чувствуют, правда? Или чувствуют, просто мы, живые, об этом не знаем?.. Нужно понять, что же все-таки случилось.

Я с трудом напрягла память, восстанавливая последние события: мы с Машкой во дворе ждали Воронова. И он, кажется, пришел. Или не пришел? Ох, не помню. Как же мне плохо!

Слабость все нарастала и нарастала, временами трудно было даже сделать вдох — такой тяжелой казалась грудная клетка. В ребрах был явно не кальций, а какой-то тяжелый металл. Я попыталась вспомнить название какого-нибудь подходящего элемента, но все знания по химии бесследно исчезли из моей памяти.