Можно было растопить печь самому или кликнуть ординарца, можно было развернуть карту или еще выпить и все-таки уснуть, тем паче завтрашнюю ночь он уже отдал. Вот бы к «ставшей Залогом» заглянул еще и достославный, но так вряд ли повезет… Проэмперадор с усмешкой глянул на пустую постель и вышел. Дремавшие в передней комнате парни Уилера затрясли головами. Они все еще числились за Редингом, хотя после Гаунау родное начальство видели нечасто.

– Едем, – объявил Лионель, и «закатные кошки» взялись за плащи. Стукнул засов, лицо обожгло пока еще легким морозцем, сонно и басовито гавкнул пес. Грато маршал не седлал, просто стоял и смотрел на алую блуждающую звезду, которую впору считать своей. Зимой звезды ярче, ночи темней, а сон глубже. Зимой не воюют, а пьют вино и любят женщин, повезет – своих, единственных, нет – какие подвернутся. В холода спешить некуда, вот войны и отдыхают, набираясь сил… О весне думают лишь полководцы, но мысли Савиньяка крутились вокруг выходцев, хотя смысла на первый взгляд в этом не имелось ни малейшего. С гадючкой фок Дахе было покончено, оставалось объяснить случившееся, и сперва это удавалось, пусть и с натяжкой.

Больше других знавшийся с вернувшимися Придд считал, что кто-то – вероятнее всего полковник или его дочь – сам того не осознавая, исполнил некое условие. Это наложилось на мстительный нрав девицы, а дурная смерть в доме Селины открыла новорожденному выходцу дверь. Смерть была дурной, потому что управляющего обманули, пустив в ход имя боевого товарища…

– Монсеньор, ваш конь.

– Хорошо.

Мориски – существа нежные, но Грато привык к длинным переходам, и потом он был со своим человеком. Лошади и солдаты, если знать, как с ними обращаться, пойдут до конца, потому их и нужно беречь. По возможности.

– Уилер!

– Да, Монсеньор? – одна из черных теней за спиной приближается, становится человеком.

– Навещая госпожу фок Дахе, вы приняли меры против выходцев. Какие именно?

– Да обычные! Рябинка, свечи, ну и заговор… Здешний местные помнят, но сакацкий крепче.

– Вряд ли девица знает алатский.

– А на… то есть, зачем ей? Кошка напаскудившая «брысь» всяко поймет, только не вернуться ей! После такого-то!

– Вы когда-нибудь слышали, чтобы выходец останавливал выходца?

– Нет, Монсеньор, они поодиночке ходить должны.

Одна беда – «холодные» не всегда знают, кому и что «должны». Как, впрочем, и горячие. Твой долг сделать то, на что ты способен. Твой долг не браться за то, для чего ты не годишься, так имей же разум отличить первое от второго! Ты справился с каданцами, с Фридрихом, с Хайнрихом, ведь сделать потомственного врага больше, чем союзником – победить дважды. Его и себя. И с Рудольфом ты справился, и про зелень понял больше других… «Больше». Стакан больше наперстка, только Грато из него не напоить.

Дорога была белой, чистой и ровной, как жизнь скучной девственницы. Жизнь Гизеллы фок Дахе пронеслась грязной короткой речонкой, жизнь графини Борн стыла жутким голодным болотом. Дочь хромого полковника не могла быть сильней Габриэлы! Кудлатая паршивка не убивала собственными руками и не баловалась магией. Злобы в ней хватало, но злобы визгливой и глупой, да и умерла девица без затей, однако встала именно она, причем именно встала. Поганку никто не поднимал, будь иначе, остывшая служила бы поднявшему, а она бросилась обделывать свои делишки.

До признаний Мелхен Савиньяк еще принимал доводы Придда: Габриэла умерла случайно и быстро, ничего не поняв. Гизелла знала, что ее ждет, и неистово хотела отомстить. Ей повезло с Арно, который умудрился слегка влюбиться и стал доступен. Райнштайнер именно так и выразился, но вспомнить сказку или легенду, где мертвеца поднимает одна лишь ненависть, ни барон, ни Спрут не смогли. Всегда присутствовало либо колдовство, либо вольно или невольно нарушенная клятва, либо нечто запредельно мерзкое. С Арамоной было проще – мать не сомневалась, что священника с унаром убил капитан Лаик, а потом направо и налево божился, что ничего не знает. Доклялся.

Свина увели, в доме кое-что сгнило, но больше всего досталось слугам и, отчего-то, конюшне. Уведший – Супре? Паоло? – ограничился убийцей, ну так и Зоя Гастаки не тронула бордонскую родню! При этом покойная дама чего-то хотела от Алвы, а кто-то, явно похожий на пропавшего унара, дважды являлся Мелхен. Первая встреча еще могла быть случайной – выходца тянуло то, что творилось в доме. Люди вернувшихся не за ними не видят, но девушку связали с оставшимся в аре ножом. Скорей всего, это и позволило отыскать гоганни в Хексберге, не зря же пропавший унар явился с достославным, чья смерть вряд ли была простой и приятной. Ни странная пара, ни Зоя не забыли себя и рвались спасать живых.

Арамона тоже не забыл! Рожа из багровой стала белой, но Свин остался Свином. Наплевал на какой-то приказ, узнал бывшего питомца и попытался его стравить с неким герцогом, которому не желает ни служить, ни отдавать Селину. При этом заботливый папенька с ходу справился с Гизеллой, а ведь та, в отличие от Габриэлы Борн, сумела вернуться…

– Уилер, вам было приказано остаться на пожаре, почему вы не выполнили приказ?

– Мы… Монсеньор, я догадался, куда и зачем вы рвану… направились. Я испугался, что вы без ничего, а с выходцами шутить нельзя.

– Почему вы не доложили про рябину сразу?

– Не сообразил. А как занялось, ягоды… ну засветились словно, тут до меня и доперло, только вас не догнать уже было. Я распорядился, как и что, наломал рябинки – и в казармы, а приказ я нарушил, что да, то да.

– Думали, чем это для вас обернется?

– Когда за вами бежал, нет, не думал. Не до того было, но высовываться, если не припечет, не собирался. Ну а когда ваш… теньент с… девкой дохлой наладился, пришлось его придержать.

– Так думали или нет?

– Ну… Как полковника волок, думал, что наградите, а потом в Надор спровадите… И чтоб лучше ни того и ни другого, ну будто не было ничего.

– Мечта обманутой девицы, – медленно произнес Лионель, – «будто ничего не было»…

Что бы сказал Райнштайнер, если б знал все? Баронская обстоятельность вцепилась бы в наименее туманное, то есть в герцога и причину, по которой капитан Лаик не желает отдавать тому Селину. Живую. Свин, остыв, не забыл свою мечту взобраться на самый верх. Ему мало быть отцом Королевы Холода там, он должен отыграться тут, то есть посрамить ставшую графиней тещу. Для этого Селине надо стать не меньше чем герцогиней, причем без помощи деда, и пусть старая грымза рвет завитые волосенки! Чтобы торжество состоялось, все должны быть живы, и в первую очередь – теща и дочь, которую Арамона явно любит. Он не пытается никого уводить и подсовывает Селине золото Манлия. Приданое есть, дело за женихом, но холостые герцоги, короли и принцы наперечет. Особенно в Талиге.

Ответ напрашивался, но соглашаться Савиньяк не спешил, выискивая другие возможности. Мертвый Арамона сошелся с сестрой бордонского дожа, так почему бы ему не поискать зятя за границей? Хайнрих с Бруно – старики, они не годятся, как не годятся женатые дриксенские герцоги, но у тех есть наследники, тот же Руперт. Графиня Креденьи протянет еще лет десять, за это время случится многое, только Арамона ждать не желает и при этом кого-то очень не любит. Этот кто-то явно жив, поскольку может жениться на Селине, при этом ему должен служить выходец, и он носит корону, которую граф Савиньяк при желании может отобрать. Вот тогда Арамона возликует и даст согласие на брак… Значит, это не гайифский Орест и вряд ли кагетский Баата, с ними Арамоне делить нечего. Как и со Спрутом, который начальнику Лаик не досаждал.