– Вы чего это там стоите, как оба два идиота?

Агнес могла только улыбнуться в ответ, словно автобус, к которому она бежала, но не успела, оказался совсем не тем автобусом, какой ей требовался. Ее вставные зубы сияли белизной в обрамлении красных напомаженных губ, к которым уже прилипла пыль.

Ее мальчик сидел в угольном контейнере на заднем дворе, выуживая теплые помидоры из сэндвича. Он не плакал, вопреки ее предчувствию. Агнес вскрыла монетоприемник электросчетчика и опустошила его. С серебряными монетками она отправилась в магазин Долана и купила горсть шоколадных батончиков и кусочек рыбного филе. Когда она протянула ему филе, он не зашелся в смехе, как она надеялась. Он отер пыль со своего разгоряченного лица и пожал плечами.

– Я все равно никуда не хотел ехать.

По ее щекам текли слезы разочарования, когда она извинялась перед ним.

– За что ты извиняешься? – спросил он, посмотрев на нее.

– За то, что у тебя отец – хер моржовый.

Лик по настоянию матери пинал с Шагги мячик в саду за домом. Агнес смотрела на них в окно, и ей было ясно, что они оба с удовольствием занялись бы чем угодно другим. Она вытащила несколько банок «Спешиал Брю», спрятанных под раковиной, покатала в руке холодную бронзу, подумала, не вызвать ли ей демонов, обитавших в ней. Если она напьется, то еще до конца дня учинит драку на улице. Она села на краешек чистого канапе с банкой мужества, откупорила ее – из банки с шипением вырвался дымок.

Коллин перенесла свой мусорный бачок с обочины на участок, остановилась поболтать с домохозяйкой, жившей слева от нее. Она, как девчонка, поигрывала своим распятием. Агнес видела, что эта Коллин довольна собой. Все утро женщины порхали вокруг разобранной «кортины» Джеймси. Агнес видела, что общение доставляет им удовольствие, потому что они быстрым шагом ходили туда-сюда, поджав задницы, как всегда это делали в предвкушении хорошей сплетни. Брайди Донелли ухватила свои рейтузы в паху и оттянула их. У Агнес улучшалось настроение, когда она видела их грязные юбки и колготки чайного цвета, их мешковатые рейтузы и халаты.

Выпивая лагер, Агнес действовала стратегически. Она хотела приурочить свой проход через ржавую калитку к тому времени, когда Большой Джеймси будет дома. Она хотела, чтобы он присутствовал, когда она скажет Коллин, что он делал с ней своими маслеными пальцами. Если пожар крови вспыхнет слишком рано, то она достигнет высшей точки, ее мозг будет работать плохо, а язык станет заплетаться, когда она будет выплевывать правду.

Агнес почувствовала первую волну опьянения, когда на дороге появилась какая-то незнакомая женщина. Женщина проверяла адрес, записанный на клочке бумаги, считала на ходу одинаковые дома. Дорогие стрижка и укладка сразу выдавали в ней неместную. Она не была родней католиков, потому что держала в руке ярко-красную сумочку, которая точно подходила к ее ярко-красным туфлям.

Румянец на щеках Коллин подсказал Агнес, что та тоже не знает этой женщины. Женщина подошла, сказала что-то Коллин, и та в ответ задумчиво кивнула. Она выкинула окурок, взяла кружку с холодным чаем и, оглянувшись через плечо, впустил незнакомку на свой участок. Вороны-сплетницы разлетелись кто куда.

Агнес села поближе к окну. Она подумала, что женщина, вероятно, из службы социального обеспечения, и пожалела, что сама их не вызвала. Они напустились в последнее время на Питхед, отлавливали получателей пособий по безработице, которые работали пусть и неполное время, и получателей пособий по инвалидности, которые лазали на крыши и устанавливали телевизионные антенны. Но, судя по тому, что женщина вскоре вышла, заявилась она не за этим. Она покинула дом Коллин, все так же держа под мышкой свою красивую красную сумочку. Агнес смотрела, как та прошла по автомобильным останкам и вежливо закрыла сломанную калитку. Она вытащила из сумочки дорогие с виду солнцезащитные очки и с их помощью убрала волосы с лица. Это доставило Агнес удовольствие, потому что она знала: Коллин от таких вещей впадает в ярость. «Солнцезащитные очки? Да что эта сука, прости господи, о себе думает?» Аккуратная женщина с высоко поднятой головой прошла по улице и исчезла из вида.

Агнес ждала-ждала, но Коллин так и не вышла.

Три девчонки Макавенни, проголодавшись, выплыли на улицу, словно призрачные невесты. Их золотистые волосы запутались и закрывали их лица, как вуаль, а их длинные летние платья, некогда нежно-голубые, повыцвели от времени. Агнес только на миг закрыла глаза, а когда открыла их, ржавая громадина Большого Джеймси уже стояла на обочине с другой стороны улицы. До вечера было еще далеко, но в доме Макавенни вовсю горели голые лампочки, в свете которых из комнаты в комнату быстро переходили люди. Агнес открыла новую банку и быстро ее выхлебала.

В спальне она сменила юбку на одежду, которая позволяла лягаться, облачилась в ангорский джемпер с блестками – тот самый, непрактичный и ворсистый, который вызывал у Коллин такое раздражение. Она некоторое время разглядывала свои украшения в шкатулке, выбрала самые большие кольца с камнями, по размерам не уступающие папским перстням. Стекляшки были так плохо вставлены в оправу, что рвали колготки и цеплялись за кухонные полотенца. Иногда, если она сильно напивалась вечером, по утрам просыпалась с царапинами на щеке или на внутренней стороне предплечий. Агнес посмотрела на свои пальцы, унизанные кольцами – на это сверкающее оружие, кастеты с отслаивающейся позолотой. Остатки выпитого лагера стыли в ее пустом желудке, и она знала: время пришло.

Агнес нетвердой походкой вышла из дома и прислонилась к поломанной ограде. Набрала в грудь побольше воздуха, почувствовала легкое головокружение, и снова ее одолело сомнение. И в этот момент начались крики.

Дверь дома Макавенни распахнулась, и оттуда на полном ходу выскочил младший мальчишка и бросился к центру поселка. Из распахнутой двери голос Коллин отчетливо доносился до обитателей приземистых домишек.

– Джеймс Френсис Макавенни! Опять за старое! Да ты не лучше, чем какой-нибудь протестантский кобель.

Агнес замерла посредине пустой дороги. На улице дети перестали играть, беззвучно приоткрылись окна. Она знала, что женщины приглушили звук телевизоров и вздрогнули за своими занавесками.

– Чё? Ну, тогда давай, побей нас. Думаешь, тут тебя сильнее нету, да? Вот приведу сюда моих братьев, и тогда посмотрим, кто здесь сильней, а? И почему я не послушалась маму? Ты грязный оранжистский ебарь.

Раздался мужской голос, произнесший что-то резкое, но неразборчивое, и Коллин завизжала еще громче:

– Я не собираюсь говорить тише. Ты нарушил обеты, а Господь никогда не прощ…

Агнес