296 Из всех возможных духов духи родителей являются наиболее важными; отсюда повсеместная распространенность культа предков. В своем первоначальном виде он служил для умиротворения призраков (revenants), но на более высоком культурном уровне превратился в морально-образовательный институт, как, например, в Китае. Для ребенка родители – его самые близкие и самые влиятельные родственники. Однако по мере взросления это влияние отсекается; как следствие, родительские имаго все больше отдаляются от сознания и в силу ограничительного влияния, которое они иногда продолжают оказывать, легко приобретают отрицательный аспект. Таким образом, родительские имаго остаются чужеродными элементами где-то «за пределами» психики. В жизни взрослого мужчины уже не родители, а женщина занимает свое место как самое непосредственное средовое влияние. Она становится его спутницей, она принадлежит ему в той степени, в какой разделяет его жизнь, и более или менее оказывается его ровесницей. Она не превосходит его ни по возрасту, ни по авторитету, ни по физической силе. Однако она является очень влиятельным фактором и, подобно родителям, создает имаго относительно автономной природы – не имаго, которое надлежит отсечь, как имаго родителей, а имаго, которое должно быть ассоциировано с сознанием. Женщина с ее особой психологией всегда была и остается источником информации о вещах, которые мужчина не видит. Она может служить ему вдохновением; ее интуиция, часто превосходящая мужскую, способна вовремя предостеречь его, а ее чувство, всегда направленное на личное, – подсказать пути, которые он сам никогда бы не открыл. То, что в связи с этим говорит о германских женщинах Тацит, абсолютно верно[142].

297 Здесь, без сомнения, кроется один из основных источников фемининного качества души. Но, похоже, это не единственный источник. Нет ни одного мужчины, который был бы настолько мужественным, чтобы в нем не было ничего женского. Скорее, очень мужественным мужчинам свойственна – тщательно охраняемая и скрытая – тонкая эмоциональная жизнь, часто неправильно описываемая как «фемининная». У мужчин считается добродетелью как можно больше подавлять фемининные черты, точно так же как для женщины – по крайней мере, до недавнего времени – считалось неприличным быть «мужеподобной». Вытеснение фемининных черт и наклонностей естественным образом приводит к тому, что эти контрсексуальные требования накапливаются в бессознательном. Не менее естественно, что вместилищем этих требований становится имаго женщины (образ души), из-за чего мужчина склонен выбирать женщину, которая лучше всего соответствует его бессознательной фемининности – короче говоря, женщину, которая без колебаний могла бы принять проекцию его души. Хотя такой выбор часто считается и ощущается идеальным, может статься, что мужчина женился на своей собственной худшей слабости. Только так можно объяснить некоторые весьма удивительные союзы.

298 Посему мне кажется, что фемининную природу душевного комплекса объясняет не только влияние женщины, но и собственная фемининность мужчины. Разумеется, речь здесь идет не о некой языковой «случайности», в силу которой солнце в немецком языке женского рода, а в других языках – мужского. По данному вопросу у нас имеются свидетельства искусства всех эпох, и, кроме того, пресловутый вопрос: habet mulier animam?[143] Вероятно, большинство мужчин, более или менее разбирающихся в психологии, понимают, что Райдер Хаггард подразумевает под «той, которой нужно подчиняться». Им известно, какая струна звучит, когда они читают описание Антинеи Бенуа[144]. И они мгновенно распознают тот тип женщины, который наиболее полно воплощает в себе этот таинственный фактор, о котором они имеют столь яркое предчувствие.

299 Широкое признание, которое получают такие книги, свидетельствует о том, что в этом образе анимы[145] должно быть какое-то сверхиндивидуальное качество, нечто такое, что не обязано своим мимолетным существованием индивидуальной уникальности, но гораздо более типично и имеет более глубокие корни, чем очевидные поверхностные связи, на которые я указал. И Райдер Хаггард, и Бенуа выразили это предположение в историческом аспекте своих анима-персонажей.

300 Как известно, нет никакого человеческого переживания, равно как и возможности переживания вообще, без вмешательства субъективной наклонности. Но что это за субъективная наклонность? В сущности, она состоит во врожденной психической структуре, которая позволяет мужчине испытывать переживания такого рода. Следовательно, вся природа мужчины предполагает женщину, как физически, так и духовно. Его система настроена на женщину с самого начала, так же как она подготовлена к совершенно определенному миру, в котором есть вода, свет, воздух, соль, углеводы и т. д. Форма мира, в котором он родился, уже присутствует в нем как потенциальный образ. Точно так же родители, жена, дети, рождение и смерть содержатся в нем от рождения как потенциальные образы, как психические наклонности. Эти априорные категории по своей природе носят коллективный характер; это образы родителей, жены и детей в целом, а не отдельные предопределения. Посему мы должны думать об этих образах как о лишенных четкого содержания, а значит, как о бессознательных. Они приобретают конкретность, влияние и в итоге осознанность только при столкновении с эмпирическими фактами, которые затрагивают бессознательную наклонность и пробуждают ее к жизни. В каком-то смысле они являются отпечатками всех наших анцестральных переживаний, но сами по себе переживаниями не являются. Так, по крайней мере, представляется нам при нынешнем ограниченном состоянии наших знаний. (Я должен признаться, что еще никогда не находил неопровержимых доказательств наследования образов памяти, но не исключаю, что в дополнение к этим коллективным отпечаткам, которые не содержат ничего сугубо индивидуального, могут существовать и наследуемые воспоминания, которые индивидуально детерминированы.)

301 В бессознательном мужчины существует унаследованный коллективный образ женщины, с помощью которого он постигает ее природу. Этот унаследованный образ является третьим важным источником фемининности души.

302 Как увидит читатель, нас здесь интересует не философская и тем более не религиозная концепция души, а психологическое признание существования полусознательного психического комплекса, обладающего частичной автономией функции. Ясно, что это признание имеет столько же общего с философскими или религиозными представлениями о душе, как психология – с философией или религией. Я не хочу вступать здесь в «междисциплинарную полемику» и не стремлюсь показать ни философу, ни богослову, что именно они подразумевают под «душой». Однако я должен заметить, что и они не вправе диктовать психологу, что он должен понимать под этим термином. Свойство личного бессмертия, которое религия так доверчиво приписывает душе, для науки есть не более чем психологический indicium[146], который уже включен в идею автономии. Свойство личного бессмертия отнюдь не является постоянным атрибутом души, каким его видит первобытный человек, и даже не бессмертием как таковым. Если оставить в стороне эту точку зрения как совершенно недоступную для науки, то непосредственное значение «бессмертия» – это просто психическая активность, которая выходит за пределы сознания. «Загробный мир» или «по ту сторону смерти» означает, психологически, «по ту сторону сознания». Ничего другого это не может значить, ибо о бессмертии могут говорить только живые, а они находятся не в том положении, чтобы рассуждать о жизни после смерти.