– Каждый по-своему справляется с потерями. – Я сжимаю его руку. Она медленно согревается в моей. – Мне бы тоже, пока не доказано обратное, хотелось бы верить в то, что у Ханны все хорошо. Всегда. Не считая семьи, Ханна – самый главный человек в моей жизни, и я не могу представить, каким был бы мир, мой мир, без нее.

Джош долго смотрит на меня. Уголки его губ опущены вниз. Он медленно кивает.

– Спасибо. – Он пытается улыбнуться, но у него не получается. – Это так неправильно, Кара. Я знаю, что Беверли не хотела бы, чтобы я себя плохо чувствовал, когда наконец найду кого-то… – В его глазах ненадолго вспыхивает свет, но чувство вины гасит его. – Она дала бы мне пинок под зад, если бы я ей об этом рассказал.

Его взгляд устремляется вдаль, и Беверли каким-то чудом удается заставить его искренне улыбнуться – пусть и слабой, но улыбкой. Однако в этот раз я не ощущаю укола ревности. Джош расслабляется, будучи уже в ладу с собой, но от него все еще исходит нервное напряжение, которое выводит меня из равновесия. Причину найти легко.

– Испытывать такие чувства не стыдно, – повторяю я на случай, если ему нужно это услышать. – Тебе необходима завершенность. Для нее. Для себя. Мы поквитаемся с теми, кто за это ответственен. Вместе. Без всяких тайн!

Я знаю, что теперь между нами больше ничего не будет стоять. Ничего, кроме того факта, что у Джоша отвратительные кинопристрастия, что я должна была понять по постерам на стене. После того как мы решили посмотреть какой-нибудь фильм, я обнаруживаю в его списке бесконечное количество бессмысленных фильмов ужасов, в которых кровь льется водопадами.

– Это форма искусства, – жалуется он, когда я брезгливо отвергаю все его предложения.

Я люблю посмеяться над сюжетом фильмов ужасов, а «Очень страшное кино» могло бы выйти из-под моего пера, но над сплошной мясорубкой особо не посмеешься. Так что пролистываю список и при этом прячу от Джоша экран планшета.

Близость Джоша мешает сосредоточиться, когда он пытается заглянуть через плечо. Его дыхание касается моей шеи, и от мимолетного поцелуя, который за этим следует, я совершенно забываюсь.

Я опускаю планшет, не выбрав фильм, и поворачиваюсь к нему.

– И чем же ты собираешься меня мучить, Эмерсон? – спрашивает он, надувшись. – Беверли постоянно смотрела фильмы «Марвел» и советовала брать пример с Тони Старка. – Он закатывает глаза, но улыбается щемящей душу улыбкой.

– У меня есть идея намного лучше, Прентисс. – Мой голос звучит иначе, пробиваясь сквозь потрескивающее напряжение, которое висит в воздухе.

– И что же это за идея? – Вибрации низкого тона его голоса проходят прямо по моим губам и вызывают трепет, который распространяется на все тело.

Нас отделяют лишь несколько миллиметров. Я чувствую его, хотя мы не касаемся друг друга. Все мои нервные окончания направлены на этого парня. На возникшие между нами чувства. На эмоции, вызванные тем, что нам довелось вместе пережить. Я хочу ощущать его еще ближе, намного ближе, и остаток ночи думать только о том, как его кожа касается моей.

Он считывает это желание по моим губам. Отвечает на него взглядом, полным темного вожделения, после чего мы целуемся так, будто намерены делать это вечно. Комната заполнена лишь нашим прерывистым дыханием.

Он несет меня на кровать, не отрываясь от губ, и, после того как верхняя часть одежды, как по волшебству, исчезает, а прохлада шелковой простыни касается кожи, его руки оказываются повсюду.

Джош лежит рядом со мной, его взгляд подернут поволокой, пока он ощупывает каждый сантиметр кожи и этим сводит с ума. Его пальцы то и дело приближаются к моим джинсам, но всякий раз ускользают и движутся в другом направлении.

Я перехожу в наступление и пытаюсь стянуть его рубашку, что оказывается невозможно – с учетом не имею представления скольких килограммов мышечной массы.

– Не думаешь, что как-то несправедливо, что я одна лежу полуголая?

Он целует мою улыбку, прежде чем поворачивается на спину и немного приподнимается. Пока я собираюсь стянуть с него рубашку, он целует меня, отчего я совершенно теряю рассудок. Наконец он послушно поднимает вверх руки, чтобы я смогла через голову стянуть с него ненужную одежду.

Несмотря на то, что я не в первый раз вижу Джоша в таком виде, в этот особенный момент я приостанавливаюсь, чтобы насладиться этим зрелищем. Он снова лежит на спине, повернув ко мне голову, и наблюдает за тем, как я исследую его тело, прохожу по каждой мышце под загорелой кожей, чем вызываю у него мурашки. Его веки дрожат, и я слышу, как у него перехватывает дыхание, когда я дотрагиваюсь до его живота.

– Ты сводишь меня с ума, Кара.

Его хриплый голос, что-то среднее между шепотом и желанием, активирует во мне какой-то переключатель, о котором я раньше не знала. Мне нужно больше его, больше поцелуев, больше прикосновений, больше обжигающего взгляда, когда он рассматривает меня так, будто я самое прекрасное произведение искусства на свете.

Он делает мне одолжение и целует до тех пор, пока не начинает кружиться голова, после чего замедляется и мучительно медленно расстегивает пуговицы на джинсах. Я проклинаю дизайнера за ненужное промедление и приподнимаю таз, отчего на лице Джоша появляется гадкая улыбочка, в то время как он еще сильнее замедляется. Его пальцы движутся вдоль пояса, я содрогаюсь от ощущений, и его рот поглощает тихий стон, вырвавшийся из меня. А потом мы больше не останавливаемся.

За пределами этой комнаты для нас не существует ничего: ни Воронов, ни Львов, ни Беверли, ни видеозаписей безопасности, и никакого после. Есть только этот момент с Джошем, от чьих поцелуев и прикосновений пылает каждая клеточка тела и которого я со своей стороны свожу с ума до тех пор, пока в мире по ту сторону пламени и сбивчивого дыхания не начинает светать.

ПЯТНИЦА, 18.12.

Диона встречает меня за нашим столом в столовой Дома Воронов улыбкой, которой позавидовал бы и Чеширский кот. Она демонстративно откладывает в сторону телефон, пока я неторопливо сажусь.

– Я уже заказала тебе завтрак, – говорит она и указывает на тост, который наверняка остыл, и на стакан, в котором молочная пена уже осела. – В общем, нет смысла умалчивать о пикантных подробностях, чтобы Майли о них не узнала.

Ее голубые глаза светятся, как морская вода на фотографиях в каком-нибудь календаре с изображением одиноких бухт и белого песка. Ее волосы в непривычном беспорядке, даже для этого времени суток, и мне становится ясно, что улыбка и выражение лица вызваны не только моим сообщением, что я опаздываю, потому что ночевала в Особняке Львов.

Она фиксирует момент, когда я все понимаю, и почти робко закрывает глаза.

– Думаю, тебе тоже есть что рассказать.

Диона взвизгивает от переполняющего ее воодушевления и рассказывает, даже слишком подробно, как прошел ее вечер после похода в кино. Она так счастлива, что ее радость охватывает и меня, и не остается ничего, кроме как радоваться вместе с ней. В конце концов, мне было давно понятно, что они с Остином должны быть вместе, как родители Дионы.