Валя и Женя ползли по снегу рядом. Чуть поодаль продвигались Евдокия Семеновна и Иван Андрианович. Вправо и влево шли и ползли старики и дети.

Перед самым лицом Вали зачиркали по снегу пули. Она рванулась правей. Миновала полосу фонтанчиков снежной пыли. Оглянулась и вскрикнула: рядом ползла мать с залитым кровью лицом. Валя привстала, оторвала от простыни полосу, перевязала матери голову.

— Ничего, дочка, ничего, — шептала Евдокия Семеновна. — Ползти я могу… Ты пригнись только, пригнись…

Теперь Валя ползла рядом с матерью, не спускала с нее глаз. Опять впереди взметнулись столбики снега, и Валя охнула. Схватилась за руку. Из рукава потекла кровь. Подползла Женя, затянула подруге руку у плеча, прямо поверх пальто…

Немцы перебежками продвигались к оврагу левее, по лощине. Мирным жителям они указали путь по открытой местности. Их расчет оказался верным: снежное поле обагрилось кровью стариков и детей. До оврага многие не добрались.

Валя ползла и все чаще опускала лицо в снег: от потери крови кружилась голова. И тогда Женя шептала, обдавая щеку подруги горячим дыханием:

— Потерпи, Валюша. Потерпи… Овраг скоро.

Вот и первые кусты ольхи. Сквозь дымку, застилавшую глаза, Валя увидела на снегу распростертую старуху. На поясе у нее блестела алюминиевая кружка. Рядом, сжавшись в комочек, лежала девочка. Женя подползла к старухе с девочкой, но сразу же вернулась. Им помощь уже была не нужна.

Овраг, к которому так стремились люди, стал местом новых мучений. В мороз, на снегу, не зажигая огня, люди пробыли двое суток. Замерзали и умирали раненые. Немцы грозили расстреливать каждого, кто поднимется из оврага. Вблизи стояли их пулеметы. Над оврагом неслись пули, рвались снаряды и мины. По ночам в небе непрерывно висели осветительные ракеты.

На другую ночь, ближе к утру, фашисты стали поджигать деревни и отступать.

В овраге полузамерзшие, ослабевшие люди старались по звукам боя определить, далеко ли наши. Женя и Иван Андрианович несколько раз ползком поднимались на край оврага и оглядывали местность. Немцы лежали невдалеке и вели огонь из автоматов и пулеметов.

Когда совсем рассвело, вдоль оврага застрочил немецкий пулемет.

— Убивают! — страшно закричала молодая женщина. Заплакали дети. Все стали карабкаться из оврага наверх.

Наверху, в кустах, люди увидели немца. Он стоял, широко расставив ноги, и стрелял из автомата в уже мертвого красноармейца. Шапка-ушанка с красной звездочкой лежала рядом. На белом маскхалате в нескольких местах расплывались алые пятна…

Мирных жителей немцы опять погнали в Тупино, а оттуда в Сумароково. «Смоленские» шагали вместе. Валя, стиснув зубы, поддерживала простреленную руку. Евдокия Семеновна глядела под ноги, стараясь не оступиться в снег. Неровности дороги резкой болью отдавались в голове, в ране.

В Сумарокове немцы посадили людей в погреб. К вечеру Женя заметила, что у погреба нет охраны.

— Надо бежать, — сказала Евдокия Семеновна.

Люди молчали. Из темноты возразил старушечий голос:

— Разве можно, милая, бежать… Ведь всех расстреляют.

— И здесь расстреляют, — жестко сказала Евдокия Семеновна и, чуть подумав, обещала: — Я проведу вас в Выползово, у меня там родные.

Ее послушались. Когда стемнело, все выбрались из погреба. Опять мороз и снег. Ослабевшие люди пробирались по целине вдоль лесной опушки. Евдокия Семеновна с трудом держалась на ногах, но подбадривала женщин, повторяя одну и ту же фразу: — У меня в деревне родные. Укроют всех.

И ей верили. Люди шли из последних сил, надеясь, что им помогут. Никто не знал, как трудно было Евдокии Семеновне. И не только из-за раны. Ее мучила мысль: «Найду ли я Марию Васильевну? И что, если в деревне немцы?»

Мария Васильевна — депутат райсовета. С ней встречалась Евдокия Семеновна несколько раз в Осташеве. Никаких родных в деревне не было.

Выползово — глухая деревушка в лесу. Когда в темноте зачернел крайний дом, Евдокия Семеновна сказала всем:

— Ждите тут. Я скоро!

Валя и Женя хотели идти с ней, но Евдокия Семеновна повторила решительно:

— Ждите тут. Я одна.

Вскоре она вернулась. Сказала совсем другим, окрепшим голосом:

— Идемте. Все хорошо…

Мария Васильевна сама развела людей по дворам. Деловито разместила всех — двадцать пять человек.

Морозным днем по заснеженной дороге шли в сторону Курова две девушки, мужчина и пожилая женщина. Чем ближе к селу, тем чаще попадались разбитые немецкие автомашины, обгорелые танки, застрявшие в снегу орудия, перевернутые повозки. Припорошенные снегом, лежали окостеневшие трупы гитлеровцев. Бой громыхал далеко западнее.

Почти две недели прожили «смоленские» вместе с другими беженцами в деревне Выползово. Валентину и Евдокию Семеновну местный старик лечил травами, и раны их стали заживать. Несколько раз в деревню заходили немцы, и тогда люди прятались по сараям и чердакам. Только накануне в Выползово пришли красноармейцы. Лыжники в белых маскировочных халатах. Еще и теперь не улеглась радость встречи. И все еще трудно было поверить, что фашистов прогнали. Навсегда.

Валя взглянула на шагавшую рядом Женю, вздохнув, сказала:

— Что-то теперь в Осташеве?

Женя не ответила. Даже до Выползова донеслись слухи, как уничтожали фашисты дома в районном центре.

После полудня «смоленские» зашли в деревню Вишенки. Постучали в крайний дом. На крыльцо вышел мальчуган лет десяти. Он пытливо оглядел гостей, спросил:

— Вы не партизаны?

— Партизаны, — ответила Женя.

— Нет, — подумав, сказал мальчик, — у вас автоматов нет и гранат. Вы — так. А настоящие партизаны у дяди Гриши. Вон в том доме.

«Смоленские» направились к дому, указанному мальчуганом. Женя постучала, но незапертая дверь отворилась сама. Женя скрылась в доме, но тут же выбежала обратно на крыльцо, закричала на всю улицу:

— Евдокия Семеновна! Валюша! — и опять скрылась в доме.

На крыльцо вышел Бормотов. Он крепко обнял Ивана Андриановича, долго не отпускал.

— Да будет вам, о нас-то забыли, — улыбнулась Евдокия Семеновна.

— Как можно! — Бормотов заговорил торопливо, растроганно: — Рад, очень. «Семья», значит, в полном составе… А мы о вас справки наводили. Как в воду канули. Признаюсь, думал, не увидимся…

Чуть позже «семья», Бормотов и два незнакомых «смоленским» партизана сидели за столом вокруг самовара. Бормотов еще раз оглядел дорогих гостей.

— Ну, не томите. Рассказывайте, какого горя хлебнули.

Пожилая женщина, хозяйка дома, поставила на стол вторую тарелку с нарезанной ломтиками свининой. Взглянула на Валю и Женю, которые старались есть медленно, вздохнув, проговорила:

— Взрослые девушки, невесты… — Обращаясь к Бормотову, спросила: — Все родственники иль как?

— Семья партизанская, — улыбнулся Бормотов. — Посмотрев на Валю и Женю, добавил с шутливой нежностью: — Девушки чудные. Только, хозяюшка, к таким невестам сватов засылать надо на золотой карете.