– Я все же не понимаю, – сказала Ли, – вас правда совсем не смущает тот факт, что Гарин издевался над студентами и злоупотреблял властью?

Янгер заерзал в кресле.

– Я думаю, «издевался» слишком сильное слово.

– Хорошо, а какое слово кажется вам более подходящим? Вы ведь сами были его студентом. Как он к вам относился?

Он тяжело вздохнул.

– Слушайте, я не хочу ворошить прошлое, какой в этом смысл? Чего вы добиваетесь?

Ли рассказала ему о своей «учебе» в Колумбии и о том, что последние годы она прошла уже несколько курсов терапии; когда она упомянула, что Гарин однажды высадил ее из машины и заставил пешком идти почти двадцать миль по шоссе 63, Янгер снова заерзал в кресле; он растерянно моргал – не мог поверить.

– Как интересно, – пробормотал он и затем неохотно, словно преодолевая неловкость, признался, что Гарин однажды проделал то же самое с ним. – Он позвал меня в поездку, обещал показать что-то важное для исследования. И когда мы проехали двадцатимильный указатель, он… ну, со мной произошло то же, что и с вами – он начал отчитывать меня за то, что я невнимательно его слушаю, и-и-и… ну, заставил выйти из машины, – Янгер закрыл рот ладонью, закашлялся. – Позже от еще одного студента я узнал, что таким образом Гарин наказал меня – он видел, как я общался с другим профессором, которого он считал своим врагом; а общаться с врагами Гарина нам было запрещено; проблема в том, что мы никогда в точности не знали, кого именно он считает врагами; список врагов постоянно пополнялся. Он со многими так поступал – выкидывал из машины на шоссе 63 и заставлял идти пешком до Колумбии, но при этом он никогда не говорил, за что именно наказывает – такая у него была манера; шагай вдоль дороги и сам думай, чем провинился.

Эта признание, очевидно, давалось Янгеру с большим трудом, он чуть охрип, покашлял в кулак, стараясь прочистить горло. Извинился, прошел к шкафчику в углу кабинета, достал бутылку воды – она пш-ш-шикнула при открытии, – налил в стакан, сделал пару глотков, вытер рот тыльной стороной ладони. Ли ждала, что он продолжит, но он задумчиво смотрел на пузырьки газа на стенках стакана и молчал.

– Почему вы не заявили на него? – наконец спросила она.

Он обернулся на нее с удивлением, словно забыл, что она тут. Пожал плечами.

– Полагаю, потому же, почему и вы. Не хотел портить себе карьеру.

* * *

Вернувшись в дом Тесея, Ли расшифровала разговор с Янгером и вложила расшифровку в папку с надписью «Гарин».

– А ты, я смотрю, всерьез взялась за дело, – сказала Джун, – досье на Гарина собираешь?

И только тут до Ли дошло, что да – собирает, хотя и сама пока не знает, с какой целью – в основном, пожалуй, с терапевтической. «Нужно найти Адама», – вдруг подумала она и удивилась тому, что эта мысль не пришла ей в голову раньше. «И Джоан с Питером тоже». Нужно найти их и поговорить. О чем? – она не знала. Но знала одно – она хочет увидеть их и убедиться, что у них все нормально, узнать, как сложилась – если сложилась – их постгаринская жизнь.

С этим, конечно, возникли проблемы. Никого из них не было в тогда еще только-только появившемся Фейсбуке, – который в те времена еще не успел избавиться от артикля «the» в названии, – и Ли пришлось действовать по старинке – она обратилась в университет Миссури с просьбой предоставить данные, но ей отказали; тогда она наняла частного детектива, который за «вознаграждение» смог достать из архивов личные дела бывших студентов Гарина. Из дел довольно сложно было понять, куда их забросила жизнь, в конце концов, почти десять лет прошло с того времени, – и все же там были зацепки; телефоны и адреса родителей и членов семьи.

Питер работал в рекламном агентстве где-то в Бостоне. Ли написала ему электронное письмо с просьбой встретиться, но ответа не получила. На всякий случай написала еще одно, и он ответил почти сразу – всего четыре слова: «Оставь меня в покое». Тогда она, – зная, что, наверно, делает только хуже, – написала еще письмо, в котором во всех подробностях рассказала о том, как проходила курсы терапии и теперь хочет разобраться – в себе и в том, что случилось, и потому ей очень нужно и важно встретиться и поговорить.

Питер ответил спустя сутки: «Ты не понимаешь с первого раза, да? Я живу дальше, ясно? И тебе желаю того же. Переверни страницу и успокойся». Она понимала его злость и все же была уверена: чтобы перевернуть страницу, ее сначала нужно прочитать.

Контактов Адама она не нашла, зато отыскала его отца, причем совершенно случайно – вспомнила рассказы Адама о том, что детство его прошло в картинговом клубе, где его отец собирал и ремонтировал карты – крошечные болиды, похожие на газонокосилки, – следил за их исправностью, а по выходным курировал соревнования местной гоночной лиги и тренировал школьников. Ли загуглила и просмотрела всех сотрудников картинговых клубов в Лос-Анджелесе, и там нашла знакомую фамилию – Уэллек; фамилия не то чтобы очень редкая, но всяко не «Смит»; Ли отыскала его профиль в Фейсбуке и проверила данные – возраст и профессия совпадали, даже внешне в его лице было что-то похожее на Адама – эта невероятная серьезность: на фото профиля был уже пожилой человек в бейсболке, который смотрел в камеру так, словно фотографировался на какие-то очень важные документы. Его лента состояла в основном из постов двух видов: в первых он делился рецептами мясных блюд, во вторых хвастался успехами своих учеников, их кубками и победами на местных чемпионатах по картингу.

Ли написала ему, рассказала свою историю и попросила «если можно, пожалуйста» поделиться контактами сына.

Мистер Уэллек ответил в тот же день:

Она несколько раз перечитала строчку, чтобы убедиться, что не ошиблась. Встала из-за компьютера и прошлась из угла в угол по комнате, ей вдруг ужасно, до дурноты захотелось пить, она сходила на кухню, налила в стакан воды из-под крана и выпила залпом. Стало полегче, она вернулась к компьютеру – и увидела еще одно письмо от мистера Уэллека, он предлагал встретиться и поговорить.

* * *

Он встретил ее лично на входе в гараж, одетый в грязный синий комбинезон механика, на поясе – кожаный ремень с целой лентой ключей и других инструментов; на голове – засаленная, уродливая бейсболка, которую не стирали, наверно, со времен гражданской войны, как минимум («это моя счастливая бейсболка, сегодня у моих парней важный заезд», – пояснил он, заметив ее взгляд). При личном знакомстве сходство мистера Уэллека с Адамом стало еще более очевидным; он тоже отдаленно напоминал Курта Кобейна, только такого, который не покончил с собой, но располнел и прожил внятную и спокойную жизнь здорового человека, без надрыва и мыслей о суициде; а в его взгляде и улыбке было что-то такое, что делало его похожим на грустного домашнего кота.

Он пригласил ее в гараж и показал свои «владения», познакомил с коллегами. Затем они прошли на трассу, где пилоты – дети школьного возраста в огромных шлемах – уже рассаживались в свои похожие на газонокосилки болиды. День был жаркий, воздух дрожал над асфальтом. Вдоль обочины по всей длине трассы лежали раскрашенные в белый и красный цвета покрышки от автомобилей, которые, как поняла Ли, должны были смягчить удар в случае, если кто-то из юных гонщиков не справится с управлением.