Для Хальтера руководство «единичкой» было ниже его разряда кандидата в мастера спорта, он собирался пойти другим, более сложным маршрутом. Но предложение тренера его заинтересовало, и он согласился. А вот цеплять к своей группе «вагоном» еще и меня он сначала отказывался. Тренер настаивал, говоря, что у него нет другого руководителя для пятерки молодых, но отпускать меня одного весной, в межсезонье, не позволяют правила.

Я уже собирался в поход, когда отец спросил, в какой регион мы отправляемся. Я назвал район. «Понятно, – сказал отец. – Передай привет тренеру». Я правильно его понял. Это была его идея. Я должен был открыть перевал. Перевал Иноземцева.

Уже уходя со своей группой дальше, вверх по долине, по утвержденному маршруту, Хальтер мрачно сказал мне:

– Черт с тобой, Иноземцев! Почувствуй себя на па- ру дней большим начальником. – Он открыл передо мной обычную туристическую схему. – Вот здесь, – сказал Хальтер, – мы остановимся на дневной отдых и будем ждать тебя с группой. Кстати, что вы собираетесь делать во время своей дневки? Будете валять дурака?

– Старик, – сказал я, – ребятам не хватает горной романтики! Они же не видят гор, они видят только свои ноги. Никаких впечатлений, одна сплошная пахота. Ты обратил внимание на отару овец там, ниже по течению реки?

– Обратил, – ответил он, – ну и что?

– А то, что за пару пачек болгарских сигарет мы сегодня получим целого освежеванного барана. Не будь таким занудой, Хальтер! Выше по долине пастухов мы больше не встретим.

– Понятно, – сказал Хальтер. – Приятного вам аппетита. Но учти, если послезавтра ты меня не догонишь, нам придется возвращаться назад, и ты сорвешь поход.

– Не волнуйся… – сказал я. – Баранинки вам оставить?

– Пошел ты… со своей баранинкой, – ответил Хальтер.

Утром все в моей группе смотрели бодро. Как будто бы вчера ничего не случилось. Я проснулся рано, растопил печку и приготовил им рис с тушенкой. Это вообще-то не командирское дело, но я чувствовал перед ребятами какую-то вину. Они слопали кашу с аппетитом. Это означало, что никто из них не заболел. Но на всякий случай я еще потрогал их лбы.

Девочка, что была поменьше ростом, так и оставалась в моем хемингуэевском свитере. Свитер был ей велик, но почему-то к лицу.

– Я сейчас верну вам, – сказала она, – мой уже высох.

– Оставь себе, – сказал я. – Будешь подкладывать под себя в палатке на ночь, чтобы не замерзла попа.

Я сказал это таким странным голосом, что девочка покраснела, а остальные участники группы переглянулись. Мне самому вдруг стало как-то неловко.

Пока они завтракали, я собрал в рюкзак самое необходимое, взял ледоруб и жестом попросил своего заместителя выйти со мной наружу.

– Малыш… – сказал я («малыш» был выше меня ростом и куда более крепкого телосложения). – Малыш, тебе страшно повезло! Бери бразды правления в свои надежные руки. На два дня назначаю тебя командиром группы. Поведешь ее вверх по реке, никуда не сворачивая. Хальтер остановится на дневку вот здесь (я показал на схеме). По дороге вы заночуете здесь. Завтра днем вы догоните Хальтера. Вечером я догоню вас. Есть вопросы?

– Ты пойдешь на перевал?

– А ты догадливый, малыш!

– Я не малыш!

– Ну, извини…

– Я слышал ваш разговор с Хальтером, – сказал он.

– Про баранов?

– Про мудака…

– И что ты об этом думаешь?

– Я думаю, что Хальтер прав.

Я засмеялся.

– Знаешь, малыш, почему немцы проиграли нам войну? Потому что воевали по правилам, а мы как могли.

– Сейчас не война. Ты вчера чуть не угробил ребят.

– Вот поэтому сегодня я пойду на перевал один. А ты поведешь группу по утвержденному маршруту.

– Я оставлю кого-нибудь, чтобы он ждал тебя здесь. Если к вечеру не вернешься, он пойдет к пастухам и поднимет тревогу.

– Нет, – сказал я. – Это опасно. С непривычки люди в одиночестве в горах сходят с ума. Начинается паника и все такое.

– А за себя ты не опасаешься?

– Я не новичок. И вообще, отставить разговорчики!

– А что мы скажем Хальтеру?

– Тут я приказывать не могу.

– Мы не должны говорить о лавине?

– Думаю, вы обсудите это по дороге.

Парень смотрел на меня в упор, и в какой-то момент мне показалось, что он хочет меня ударить, что у него просто руки чешутся врезать мне в челюсть. Может, я ошибся и он не самбо занимается, а боксом? Но я не отводил взгляда. И улыбался.

Перевала нет. Он обманул меня в третий раз. И на этот раз уже окончательно. Он посмеялся надо мной…

Спускаюсь вниз по своим следам и вдруг чувствую, что больше не могу идти. Что это? Физическая усталость? Или того хуже – абсолютное равнодушие к самому себе, к тому, что будет со мной дальше? Сажусь на камень и закрываю глаза. Лицо горит – когда я шел вверх, то сорвал марлевую маску, потому что она мешала дышать. Я шел налегке и очень спешил. Этого нельзя было делать. Солнце в тот день бешено палило, словно подтверждая свое языческое имя Ярило. Отражаясь от снега, солнечные лучи сожгли мне лицо. Сейчас мне кажется, что оно увеличилось втрое и продолжает расти вширь. Оно полыхает, как заходящее солнце. Обтираю лицо снегом и вскрикиваю от боли. Снег обжигает кожу как огонь. Солнечное облучение.

Последним усилием воли заставляю себя встать. Бреду вниз без отдыха. Если я сяду, то больше не встану.

Возле речки падаю на живот, погружаю лицо в воду и опять кричу. Вода – как кипяток. Теряю сознание.

«Успокойся, успокойся, это всего лишь сон!»

Это не сон, а бред. Рядом со мной на нарах лежит голая девушка. Она всем телом прижалась ко мне. Маленькая грудь с твердыми сосками… Гладит меня по голове… Я тоже голый и мокрый.

– Ты кто? – спрашиваю я, едва шевеля пересохшими губами.

– Ты ничего не помнишь? Я помогла тебе добраться до избушки.

– А почему ты голая?

– Ой! – вскрикивает она, сбрасывает стеганое одеяло и надевает свитер. Он доходит ей почти до коленок. Садится спиной к стене, поджимает ноги, натягивает свитер на колени. Я узнаю его. Это мой свитер. А ее я не узнаю. Она не похожа на девчонку, которой я оставил свитер. Та была пигалица, а эта красавица!

– Ты мне снишься? Ущипни меня!

Она смеется и чмокает меня в ухо.

– Чувствуешь?

– Да, чувствую.

– Чувствуешь, значит, не спишь. Ты лежал в речке. Ты был мокрый. Мне пришлось тебя раздеть. Потом у тебя начался сильный озноб. Ты так дрожал, метался и кричал, что я испугалась. Разделась и стала тебя согревать. Я сделала что-то неправильно?