– Всего понемногу. Чеснок, лаванда, мед, благословленный волчец и еще… – Ирландец ненадолго задумался, затем сказал: – И еще кое-что, о чем вам беспокоиться не стоит.

– Но я… – Саманта снова зашипела от боли и свирепо уставилась на Имона – без предупреждения он плюхнул щедрую порцию бальзама прямо ей на рану!

Конюх в ответ лишь сверкнул белозубой улыбкой и пожал плечами, – мол, жалуйся не жалуйся, а уже поздно!

Вскоре Саманте пришлось признать: сомнительный «бальзам» действительно действовал. После первого шока боль в ноге и впрямь начала утихать.

– Не беспокойтесь, милая, рана не так глубока, как мы боялись. Пуля не прошла навылет, а лишь задела ногу. Сквозной раны нет, так что все быстро заживет. И бегать будете, как раньше!

– Слава богу за благую весть! – воскликнула Элинор, ободряюще похлопав девушку по руке.

Саманта же радостно улыбнулась. Ничто не угнетало ее так, как беспомощность. Можешь ходить – значит, сможешь и убежать.

А что-то подсказывало ей, что бежать придется, и, быть может, очень скоро. Если ее и не настигнет разоблачение, то до нее доберутся братья Мастерсы. Да, она поверила Гэвину, когда тот обещал ей защиту, но ей не хотелось полагаться на него дольше, чем будет необходимо. Потому что… Ну, просто на всякий случай. Возможно, для того, чтобы новый ее брак с обаятельным красавцем не окончился так же, как предыдущий.

Однако Саманта тут же сказала себе: для мрачных размышлений сейчас не время. И она постаралась отвлечься, наблюдая за тем, как Имон пытался очаровать леди Элинор.

– Слышали ли вы новость, миледи? У Великого Скотта родился еще один жеребенок!

– Прекрасная новость! – вежливо откликнулась Элинор.

У Саманты создалось впечатление, что ее вежливость и безмятежность – всего лишь маска, ставшая привычной за долгие годы. Быть может, и за годы замужества за свирепым лэрдом Хеймишем Маккензи.

– Его назвали Призрак, – продолжал конюх. – Призрак Великого Скотта. Что вы об этом скажете?

– Остроумное имя, – отозвалась маркиза.

– Да, очень. И жеребенок просто замечательный! Послушный и ласковый. Шкурка же – мягче не бывает, словно те мягкие бархатные кресла, что я поставил вам в солярий несколько месяцев назад. Обожает яблоки и сахар. Не забудьте об этом, если во время дневной прогулки вы с Элис решите заглянуть на конюшню!

– На конюшне, мистер Монахан, мне давно уже делать нечего, – пробормотала леди Элинор.

Имон кивнул, шумно сглотнув. А крупные мясистые руки его тем временем быстро и умело перебинтовывали Саманте ногу.

– Хм, да… что ж… Знаете, я слышал, невеста вашего сына ездит верхом по-мужски!

Леди Элинор нахмурила брови.

– Сэм, это правда?

Саманта кивнула, чувствуя себя здесь безнадежно чужой.

– Может быть, это не совсем прилично, но так безопаснее, – объяснила она.

– Это верно, – согласился Имон. – Да и лошадью так управлять легче.

– А мне никогда не позволяли… – начала леди Элинор – и тут же умолкла.

– Но ведь теперь вы сама себе хозяйка, – мягко заметил Имон. – И можете делать, что пожелаете.

– Да, верно, – тихо – словно про себя – проговорила леди Элинор. И снова умолкла.

Тут Имон закончил свою работу и с улыбкой поднялся.

– Ну что ж, юная леди, скоро я поставлю вас на ноги!

– Поскорее бы! – ответила Саманта, улыбнувшись в ответ.

– На случай, если будет болеть, оставлю вот это снотворное. Примите его на ночь. И я слышал, вас можно поздравить! Кто бы мог подумать, что лорда Торна все-таки удастся заманить к алтарю?

– Никто его не заманивал. Мы просто… просто договорились, – твердо ответила Сэм.

– Что ж, все равно поздравляю. Если что-то понадобится, не стесняйтесь звать меня. Всего доброго, мисс Росс. – Ирландец крепко пожал девушке руку.

– Всего доброго, мистер Монахан.

Несколько мгновений конюх колебался, затем, решительно повернулся к леди Элинор.

– Миледи… – Тут Имон взял маркизу за руку и запечатлел поцелуй на хрупкой бледной кисти.

Леди Элинор ахнула, но не отдернула руку. Незрячие глаза ее округлились и стали огромными, как изумрудные блюдца.

А на лице Имона отразилась нескрываемая радость, поэтому Саманта решила еще немного ему помочь.

– Мистер Монахан, – заговорила она, – раз Элис внизу, то, может быть, вы проводите мою свекровь вниз по лестнице?

– Нет-нет! – Элинор вскочила на ноги. – Не хочу отнимать у мистера Монахана драгоценное время…

– Я с радостью, – заявил Имон. – Надо обязательно вам помочь.

– Он прав, мама. Лестницы здесь слишком длинные и крутые, – с невинным видом заметила Саманта. – И потом… Я проголодалась. Может быть, вы распорядитесь, чтобы мне принесли из кухни чего-нибудь перекусить?

– Да, но… Я могла бы подождать… – пробормотала Элинор, нервно сцепив руки.

Саманта заметила: ту руку, что поцеловал Имон, она прикрывала другой, но вовсе не для того, чтобы стереть поцелуй – скорее хотела подольше его сохранить.

Тут Имон – в крестьянской рубахе и потертом жилете, но галантный, как самый благовоспитанный джентльмен, – аккуратно продел ее нежную руку в изгиб своей и негромко проговорил:

– По-моему, вы и так слишком долго ждали.

На сей раз громко сглотнула Элинор. Но тут же овладев собой, она неуверенными шажками двинулась вперед. Длинноногий Имон подлаживался под ее шаг.

– Мистер Монахан! – позвала Саманта. – Спасибо вам за все!

У порога ирландец обернулся и взглянул на девушку так, словно она сотворила чудо.

– И вам спасибо, – тихо ответил он.

Саманта откинулась на мягкие, как облако, подушки и, вдыхая запах мужчины, которому они принадлежали, прислушалась к доносившимся из-за двери голосам.

– Скажите, мистер Монахан, сын Великого Скотта такой же темно-соловой масти, как его отец? – светским тоном спрашивала вдовствующая маркиза. Как видно, хорошие манеры помогли ей преодолеть робость.

– Совершенно такой же, миледи, – отвечал басовитый голос, в котором слышалась нескрываемая радость. – Только в хвосте и в гриве у него немало серебристых волос.

– Поэтому его и назвали Призраком?

– Вы совершенно верно все поняли, миледи.

– Что ж, пожалуй, имя мне нравится…

Вскоре голоса затихли вдали, растворились в гулких холлах Инверторна.

Саманта огляделась вокруг. Так вот она какая – та спальня, куда легендарный граф Торн приводил легионы своих возлюбленных! Комната эта оказалась совсем не такой, какой ей представлялась. Ни драпировок, ни бархата, ни шелков. Ничего мягкого, красочного и соблазнительного.