О, значит, леди Элинор слепа не от рождения! Саманте хотелось спросить, как она потеряла зрение, но что-то подсказывало: услышав ответ, она о своем вопросе она тотчас пожалеет.

Внезапно распахнулась дверь, возвещая о появлении нового посетителя. И Саманта, и леди Элинор вздрогнули от неожиданности.

– Не зря говорят, что уэстерросские красавицы прекраснее женщин всей земли, не считая Тир-На-Ног! И то, что я вижу перед собой, это подтверждает, – послышался громкий басовитый голос с певучим ирландским акцентом.

Каллум, как правило, был загадочен и мрачен, но отец его, Имон Монахан, как видно, обладал совсем иным темпераментом. Он постоянно улыбался и шутил, а в уголках его глаз играли веселые морщинки. Борода же была не рыжая, как у Каллума, а уже почти седая, не в цвет с черными волосами. И сам он, по-видимому, был таким же, как его голос, – громогласным, веселым, простым и приятным человеком.

– К-красота – не всегда б-благословение, мистер Монахан. – Лицо леди Элинор оставалось бесстрастным, однако рука крепко, до боли сжала пальцы Саманты. И странно, почему леди вдруг начала заикаться?

– А всегда ли она в глазах смотрящего, а, миледи? – Имон Монахан обращался к маркизе, но подмигнул Сэм, а та поспешила натянула одеяло на обнаженные плечи.

Леди Элинор промолчала. И как-то сгорбилась, вся сжалась – словно старалась стать меньше и незаметнее. Саманта поняла, что это был неосознанный защитный жест.

Несколько долгих мгновений Имон не сводил с маркизы пристального взгляда. Казалось, его золотистые глаза читали эту женщину как открытую книгу – и не могли от нее оторваться.

Сейчас в лице отца Саманта узнавала сына. То же одиночество, что у Каллума, та же скрытая тоска. По чему – или по кому – тосковал Каллум? Этого, наверное, не знал никто. В случае же Имона ответ был очевиден.

– Зашел проведать пациентку, – с улыбкой объяснил ирландец. – В Эррадейле из вас попытались сделать решето, так что долгонько мне пришлось вас штопать! Право, удивительно, что в Локрина так и не попали, а он ведь из вас троих – самая легкая мишень! – И он похлопал себя по тугому животу, ясно свидетельствующему о пристрастии к пирогам и вечернему элю.

Несмотря на боль в ноге, Саманта рассмеялась.

– Мистер Монахан, вы бы его видели! Как этот толстяк бежал – только пятки сверкали!

– Не удивляюсь. В отчаянном положении люди порой делают такое, чего прежде и представить себе не могли. – Ирландец в удивлении заморгал, заметив, что с лица Саманты внезапно исчезла улыбка.

– Я… я лучше пойду. – Леди Элинор поднялась с места. И движения ее разительно изменились: теперь эта грациозная леди шла так, словно кости и мышцы плохо ей повиновались.

– И оставите эту милую леди наедине с незнакомцем, да еще и в постели? – улыбнулся ей Имон. Он снова улыбался, но в голосе его слышалось недовольство.

– Вы – не незнакомец, мистер Монахан, – ответила леди Элинор, понемногу продвигаясь к дверям.

– Но девушка-то меня совсем не знает, – все так же, с улыбкой, возразил Имон. – А чтобы проверить швы, мне придется поднять до колена ее ночную сорочку. Представьте, какой скандал! Что скажет ваш сын? Хуже того, что скажет королева?!

– На мне нет ночной… – начала Сэм, но, перехватив выразительный взгляд Имона, умолкла.

Элинор же явно поколебалась.

– Я… Можно позвать Элис… – пробормотала она.

Широкие плечи Имона опустились – почти так же, как несколько мгновений назад плечи Элинор.

– Хорошо, миледи, – проговорил он спокойно и ласково, словно успокаивая испуганного ребенка. – Пойду и приведу сюда Элис. Она сейчас внизу, на кухне, а вам не стоит в одиночку спускаться по крутым лестницам.

Он поставил у кровати сумку, которую принес с собой, и повернулся, собираясь уйти.

– Вы надолго уходите? – поинтересовалась Саманта, стараясь, чтобы голос ее звучал слабо и болезненно. – Я сегодня сделала страшную глупость – попыталась ходить. И теперь нога болит так, словно ее проткнули раскаленной кочергой!

– Боже милостивый! – издав этот сочувственный возглас, леди Элинор вернулась к кровати, нащупала руку Саманты и сжала ее. – Милая моя, я и не подозревала, что вам так больно! Мистер Монахан… Имон, вы должны немедленно что-то с этим сделать! Вдруг в рану попала инфекция? Сэм, у вас нет лихорадки?

Саманта бросила на Имона заговорщический взгляд. Тот же ответил ей скептическим взором.

По-матерински нежная рука провела по плечу и щеке Сэм, затем нащупала ее лоб.

– Нет, лихорадки, кажется, нет, – жалобно отвечала Сэм. – Просто очень болит нога. Может быть, вы посидите со мной и подержите за руку?

– О, разумеется, милая! Не брошу же я вас, когда вам так больно! – Обернувшись, маркиза с тревогой спросила: – Имон, вы можете чем-то ей помочь?

От Саманты не укрылось, что уже дважды леди Элисон назвала «мистера Монахана» по имени.

– Думаю, смогу, – ответил Имон.

Пытаясь скрыть улыбку, Саманта приподняла одеяло и обнажила перевязанную ногу. Нога, черт бы ее побрал, действительно болела – хоть и не так сильно, как в тот раз, когда Сэм, неуклюжая пятнадцатилетняя девчонка, вечно путающаяся в собственных длинных ногах, споткнулась и полетела прямо на раскаленное тавро для клеймения скота. Ох, как тогда было больно! В память об этом приключении на бедре у нее осталось клеймо – круг и в нем буква Т.

– Как Кэлибрид? – спросила она, пока Имон осторожно разматывал ее повязку.

– Утром пришел в себя. Попросил пить, а потом принялся ругаться на Локрина. Ничего, этот старый пер… – Тут Имон покосился на леди Элинор, все еще гладившую Саманту по волосам. – Этот старый ворчун еще покоптит небо!

– Я очень рада, – ответила Саманта. – Он стал мне другом.

А в следующий миг она зашипела от нестерпимой боли – Имон принялся ощупывать швы.

– Воспаления нет, красноты тоже, – с удовлетворением заметил он. – Хороший знак! Дать вам еще лауданума, прежде чем я нанесу целебный бальзам?

Саманта покачала головой и скорчила гримасу.

– Утром меня тошнило – кажется, от него.

Не правда, но и не совсем ложь. Даже в нынешнем ее состоянии, даже среди этих доброжелательных людей ей следовало быть очень осмотрительной и думать, прежде чем что-либо сказать.

– Да, такое иногда бывает. Тогда от лауданума лучше отказаться. Если использовать его долго, можно к нему привыкнуть.

– А целебный бальзам? – спросила Саманта.

– Им я смазываю раны у лошадей, чтобы не охромели. Мой бальзам творит чудеса! – С этими словами Имон извлек из своей сумки посудину с мерзкой на вид густой жижей цвета болотной грязи и погрузил в нее пальцы.

– Что это? – И Саманта, и Элинор поморщились от резкого запаха.