За эти три месяца мы с Томом подружились. Тонкий флирт вполне ожидаемо закончился тем, что я предложила ему устроить маленькую вечеринку в честь возвращения «Остин Хили» домой. В назначенный день Том доставил мне готовую машину. Себастьян, застенчивый кот, вместо того чтобы по своему обыкновению спрятаться под кроватью, сам подошел к нему, чтобы познакомиться.

С каждым последующим визитом их связь крепла. Кот ходил за Томом по пятам, на его морде было написано: «Давай займемся мужскими делами». Хорошо, что Том не курил сигар, иначе Себастьян давно бы уже глотал дым вместе с ним.

В свою очередь, Пискетт тоже опробовала свою магию на Томе. Теперь ему нравилось наблюдать, как она прыгает, словно скунс, через папоротники на заднем дворе.

– У настоящих мужчин не бывает кошек, – сказал он как‐то вечером, поглаживая Себастьяна по спине.

– Правда? – ответила я ехидной улыбкой. У моего «настоящего мужчины» на коленях сидел кот.

По мере того, как неприязнь Тома к моим питомцам ослабевала, он все реже выплевывал презрительное «коты». Вместо этого он раз или два употребил слово «котятки».

Два года спустя мы с Томом поженились и купили старое бунгало в Южной Тампе. В этом доме было в два раза больше окон, чем в моем старом, что давало Себастьяну и Пискетт панорамный вид на окрестности. А нам – дополнительные проблемы с ремонтом.

Однажды в древней проводке произошло короткое замыкание. Том установил двухметровую лестницу, чтобы забраться под потолок.

Покончив с проводами, он вошел в кухню, изумленно качая головой.

– Я лежал на животе на карнизе и вдруг услышал странный хруст, а затем – маленькие шаги позади меня, – сказал он. – Я оглянулся через плечо, ожидая увидеть крысу. Но увидел Себастьяна.

– Правда? И как же он туда забрался?

– Так же, как и я, – Том указал на лестницу. – Когда придет время снова менять проводку, Себастьян нам поможет. Во всяком случае, он следил за каждым моим движением.

Той же ночью я проснулась от прикосновения чьих‐то лап. В бледном лунном свете я увидела, как Пискетт подкрадывается к Тому.

Мой муж, не просыпаясь, откинул простыню. Пискетт уютно устроилась у него под мышкой, замурлыкала и принялась месить его руку, как тесто для бисквита. Том пошевелился раз или два, но продолжал храпеть, закинув руку за голову. Неужели она научила его делать это во сне?

На следующее утро я нашла Тома перед зеркалом. Он пристально разглядывал свою руку.

– Время от времени у меня появляется эта странная колючая сыпь. Как ты думаешь, что это такое?

Я подавила смешок:

– Не знаю. Попробуй немного алоэ.

Мы были женаты уже семь лет, когда Себастьян скончался. Пискетт пережила его всего на четырнадцать месяцев. Том оплакивал эту потерю вместе со мной.

Поначалу я думала, что ему понравится жизнь без комочков кошачьей шерсти, разбросанных по всему дому. Однако уже к Рождеству он притащил из зоомагазина двух десятинедельных полосатых котят. Одну девочку я назвала Пикси. Другая получила имя Перышко.

– Она такая мягкая, – объяснил Том. – Это все равно что гладить перьевую метелку.

Мой бедный муж не знал, что с того момента, как ты даешь кошке имя, ты принадлежишь ей.

Однажды я пришла домой с работы и увидела Тома с измерительной лентой на заднем дворе.

– Что ты делаешь?

– Я собираюсь построить Кошачий домик. Тогда девочки смогут безопасно выходить на улицу.

Девочки? Он только что назвал кошек «девочками»?

Кошачий домик воплотился в круглую крытую веранду с плиточным полом и жестяной крышей, пристроенную к задней части кухни. Нет ничего слишком хорошего для «девочек Тома».

Пять лет спустя Том начал ремонт кухни. Он не подпускал Пикси и Перышко близко к этой комнате.

– Это слишком опасно, – говорил он. – И знаешь, из-за этого проекта мне придется убрать Домик.

Моя нижняя губа оттопырилась.

– Но ты так усердно трудился, чтобы построить его.

– Все в порядке. – он отряхнул пыль с колен. – Я построю для девочек Домик получше.

– Получше?

Том кивнул.

– С двумя уровнями.

И запер дверь на кухню.

Перышко царапнула дверь и громко мяукнула.

Том бросил на меня обеспокоенный взгляд:

– Бедная кошечка. Как ты думаешь, ей нужна помощь?

Что случилось с мужчиной, за которого я вышла замуж?

Джанет Рэмсделл Роки

Ухо наизнанку

Если бы кошачье мурлыканье продавалось в таблетках, человечество получило бы идеальное средство от депрессии.

АЛЕКСИС Ф. ХОУП

Помню, как впервые увидела Эмбер: крошечного котенка с белыми лапками и оранжевым пятном на лбу. Она пряталась в глубине вольера, сжавшись в комок и изо всех сил пытаясь слиться со стеной. Ее более общительные братья и сестры один за другим находили дом, и в итоге она осталась совсем одна. Никто не хотел забирать испуганного котенка-затворника, но я почему‐то сразу почувствовала, что эта девочка создана для меня. Оставалось убедить в этом саму Эмбер.

Она плакала всю дорогу домой и каждую ночь. Пряталась под диваном, за холодильником, каким‐то образом протискиваясь в каждый угол, до которого невозможно было дотянуться. Ее доверие пришлось завоевывать с большой осторожностью. Хруст, с которым она принялась за корм, когда отважилась, наконец, вылезти из-под моей кровати, прозвучал в моих ушах словно музыка.

С годами мы стали неразлучны. Эмбер стояла у двери всякий раз, когда я возвращалась домой с работы или из университета. Она допоздна засиживалась со мной, пока я училась, скреблась в дверь ванной и мяукала, если я сидела там слишком долго. Я, в свою очередь, уважала ее границы: могла почесать ей голову и под подбородком, но не гладила по животику и не брала на руки.

Потом случилось страшное: я стала жертвой насилия. Шок, который мне пришлось испытать, трудно описать словами. Медленно и неудержимо я погружалась в трясину самой черной из депрессий. Я перестала ходить на работу и на учебу и проводила все свое время в кровати. Моя раненая душа пряталась во тьме, сжимаясь, словно хотела навсегда исчезнуть из этого жестокого мира. Единственным моим утешением стала Эмбер. Она не отходила от меня и была рядом, когда никто другой не мог до меня докричаться.

Однажды, в самый худший момент моей жизни, я ощутила на щеке прикосновение ее холодного мокрого носа. Это заставило меня поднять голову от пропитанной слезами подушки. Эмбер сидела напротив с вывернутым наизнанку ухом. Картина была совершенно абсурдной: элегантная кошка, изящно поджавшая лапы и обернувшая хвост вокруг себя, и это нелепое ухо, которое так не шло ни к благородству образа, ни к