Князь подозвал к себе старшего дружинника Данилу.

— Вот что. Возьмите у Агея масло конопляное, полейте мост.

— Понял, княже, исполню.

Два дружинника бросились исполнять поручение. От амбаров приволокли большой глиняный горшок с маслом, отворили ворота и обильно полили маслом бревна моста. Теперь достаточно швырнуть на мост горящий факел или пустить несколько стрел с горящей паклей, как настил моста вспыхнет. Хоть и не широка река — саженей пятьдесят с гаком, но глубока и быстра. А вздумают татары вплавь перебраться на этот берег, так сразу же почти у берегового уреза стены городские стоят. Сверху куда как удобно в нападающих стрелы метать да камни швырять тяжелые.

Одно плохо: коли переправятся, так у города трое ворот имеются. В любой крепости, как бы мощны ни были ее стены, самое слабое место — ворота. В городах больших стены каменные, ворота защищает надвратная башня, да и сами ворота двойные. Пройдешь первые — поворот, потом — вторые. А промежуток между воротами простреливается сверху, с потолка — через специальные бойницы и снизу — через подошвенные оконца.

Поворот под прямым углом специально сделан, чтобы тараном было невозможно с разгона внутренне ворота разбить. Видел такую башню князь, будучи в Туле, подивился уму и сметливости строителей да воевод. У себя бы в Ельце такие поставить, да где камень и деньги на то взять?

Татары приблизились, однако вопреки своему обыкновению не стали издалека осыпать защитников города стрелами. Они встали на противоположном берегу, один из всадников слез с коня и пошел по мосту к городу.

Никак — переговорщик. Это что-то новенькое, сроду татары подобного не учиняли. Насторожился князь. Неуж сразу сдаться потребуют? А что? Наглости и нахальства татарам не занимать.

Татарин остановился в десятке саженей у ворот, запрокинул голову. Со стен на него смотрели воины. Кто-то уже и стрелу на тетиву наложил, но без приказа князя стрелять не смел.

— Эй, урусы! Не стреляйте! — на чистом русском языке прокричал татарин. — Хочу с вашим князем говорить!

Истинно — наглец. Дружинники на стенах засмеялись. Кто-то крикнул:

— А хлеб-соль тебе не поднести?

— Нет, князя хочу! — упрямо стоял на своем татарин.

Князь выглянул из бойницы. Надо послушать, чего татары хотят.

Его золоченый шлем и красный княжеский плащ поверх брони говорили сами за себя и привлекли внимание непрошеного гостя.

— Долгих лет тебя, князь! Я переговорщик! Послан беком Ярык-огланом, он хочет с тобой говорить.

— Ну чего же, поговорить можно, — не стал искать причину для отказа князь. — Пусть один, без сопровождения, выйдет на мост.

— Якши, понял!

Татарин повернулся и побежал к своим.

Стоящий рядом Данила, слышавший, как и все дружинники, разговор, не выдержал:

— Ты чего удумал, княже? Неуж на переговоры пойдешь? Обманут ведь басурмане! Аркан на шею накинут и конем к своим уволокут. Ихнему слову верить нельзя!

— А вы на что? Если заметите подозрительное чего, стреляйте сразу!

— Федор Иванович! — взмолился Данила. — Для тебя же ворота открыть придется! А ну как они моментом воспользуются да ломанутся? Чего тут скакать через мост? Чихнуть не успеешь! Опасно!

— Опасно, не скрою. Но поговорить надобно. Ежели татары хотели бы напасть сразу, переговоры бы не вели. Узнаю, чего они хотят.

— Будь моя воля, князь, не пустил бы я тебя, — не уступал Данила.

— Когда будешь князем, тогда и не пустишь, — жестко и сухо отрезал Федор Иванович. — А пока я решаю.

От татар отделился человек — явно не простого звания. Сапоги из красной кожи, доспехи хоть и в пыли, но, видно, не из простых, зерцало на груди по краям позолочено; шлем с бармицей сзади, вида несколько необычного: не татарская мисюрка, плоская, не русский шишак. На генуэзский похоже, какой князь видел единожды.

Дружинники отодвинули тяжелые дубовые затворы, приоткрыли одну створку ворот. За протиснувшимся князем захлопнули ее сразу, засовы задвинули.

Неуютно князю сразу стало. То ли дело на стене, среди своих дружинников. А он на мосту один, навстречу бек идет, а за ним войско стоит.

Не из пугливых князь был, а сначала вроде как и оробел. Потом поднял голову гордо — чай на своей земле стоит, сделал один шаг, другой…

Встретились на середине моста, хотя уговора на то и не было. Остановились в трех шагах друг от друга, каждый другого внимательно оглядел.

— Здравствуй, князь Федор Иванович! — начал татарин.

— И тебе здоровья, бек, коли с добром пришел. С чем пожаловал? Извини — в город не приглашаю, хлебом-солью не угощаю.

Бек улыбнулся.

— Как говорят русские, незваный гость хуже татарина.

— Ты откуда язык наш знаешь?

— От рабов русских научился.

«Вот наглец, подколоть решил». — Скрипнул князь зубами, нахмурился.

— Говори, чего хотел?

— Беда в Орду пришла. Эмир Тимур, прозванный Тамерланом, в наши земли явился. Армия его велика. Хан Тохтамыш отважился бой дать и битву проиграл.

— Наслышан о том.

— Худые вести быстро по свету разлетаются.

— Тимур после битвы перешел через донские степи, разорил Крымский улус. Я с воинами едва спастись успел.

Князь слушал со вниманием. Крым, эта извечная головная боль для Руси, покорен неведомым Тимуром. Ради одной этой новости можно было рискнуть своей головой и выйти на мост.

Бек продолжил.

— Теперь Тимур сюда идет, по моим следам. Что у него на уме, сказать не могу. Знаю только, что часть его армии на восток пошла, думаю, к обоим Сараям.

Князь слушал и удивлен был новостями, а бек неожиданно сказал:

— Я за помощью к тебе пришел.

Князь подумал, что ослышался.

— Помилуй бог, чем я тебе помочь могу? Да и в друзьях татары у меня сроду не числились.

— Так было. Но теперь у нас один враг — Тимур. Надо объединяться.

— Ну нет! Как это — объединяться? Я в поле на битву свою дружину не выведу.

Бек усмехнулся, да улыбка кривоватой вышла, невеселой.

— В поле я твою дружину и сам быстро разобью. А Тимур наступит, как на муравья, и даже не услышит, как кости твои захрустят. Я другое предлагаю — вместе город оборонять. Ты с дружинниками, я с крымчаками. За стенами обороняться легче. А Тимур верхами идет, у него осадных орудий нет.

— Как это я в твердом уме в город крымчаков пущу? А если слова твои — уловка, ловушка хитроумная? Зайдут твои воины в город, а ночью всех вырежут. Нет, не согласен я.

Оба полководца стояли друг против друга, глаза в глаза. Бек понимал чувства князя: и он сразу бы не опустился до просьбы, потому как раньше привык брать все что хотел силой. Но ситуация изменилась, и речь сейчас шла не о трофеях, а о выживании, сохранении жизни — своей и своих воинов. А на князе еще и груз ответственности — за город, за его жителей, за княжество.