молотком по ключу так, что спина взмокла от пота, но резьба сдвигалась по миллиметру. Надо быстрее. Бросив на землю шапку, Андрей постарался сосредоточиться на работе, как если бы молоток и гаечный ключ были продолжением его рук.

Не было времени ждать ремонтную «летучку», потому что измученные дети могли не дожить до Большой земли. В каждом рейсе с эвакуированными из кузова доставали покойников. Они умирали сидя, не дождавшись увидеть желанного берега, где им сунут в руки горбушку хлеба и нальют миску тёплого супа.

Не отрываясь от работы, Андрей кинул взгляд в сторону палатки, или обогревательного пункта, которому многие обязаны жизнью. Сейчас дети из его машины в надёжных руках военфельдшера Леры. Но Лера может только напоить их горячим чаем. В лучшем случае найдёт по кусочку сухаря. Обогревательный пункт — не столовая, там нет запаса продуктов. Ребятам и так повезло, что налёт застал их вблизи палатки.

С трудом, но гайки поддавались. Открутив три штуки, Андрей с тоской бросил взгляд на заднее колесо со спущенным баллоном. В мирное время пробитые шины наверняка будут сниться ему по ночам, как сейчас иногда снится экзамен по географии, на который он опоздал в десятом классе.

Мимо Андрея шёл поток машин, окатывая спину веером ледяных крошек. Знакомые шофёры подбадривали короткими сигналами, и от внимания друзей руки становились крепче, а настроение лучше. Ободрав в кровь костяшки пальцев, он наконец справился с заменой и похвалил себя, что в этот раз прихватил с собой лишнюю запаску. Она пришлась кстати.

С наслаждением выпрямляя затёкшие ноги, Андрей поспешил к медпункту. Если поторопиться, то можно успеть доехать до Кобоны засветло. Он не дошёл нескольких метров до палатки, когда навстречу выбежала учительница, сопровождавшая детдомовцев.

Не обращая внимания на расстёгнутое пальто, она заметалась между сугробами, выкрикивая:

— Лариса! Лариса! — В морозном воздухе её голос звучал еле слышно, то затихая, то вновь набирая силу. — Лариса! Ты где?

Издалека Андрей увидел, как от двери в палатку отделилась Лера и тоже подхватила зов:

— Лариса!

Набрав в лёгкие воздуха, Андрей гаркнул: «Лариса!» — и почти тотчас заметил тёмный холмик, жидко прикрытый свежей порошей.

Андрей сразу понял, что это ребёнок, и сердце больно ёкнуло — перевидав горы трупов, он так и не смог привыкнуть к виду мёртвых детей.

Махнув рукой женщинам, он присел на корточки и размёл снег с холодного лица, на котором не таяли снежинки.

Девочка лежала с закрытыми глазами, обеими руками прижимая к животу полупустой вещевой мешок.

Лариса! Какое красивое имя у неё было. Хотя почему было? Андрея словно что-то в грудь толкнуло. Резко притянув к себе девочку, он подхватил её на руки и побежал к палатке. Там тепло, горячая вода, медикаменты, хлеб, в конце концов.

Рядом с ним спешили Лера и учительница. Неловко толкаясь под локоть, учительница смотрела на Ларису расширенными глазами, и её губы безотчётно произносили:

— Господи, если Ты есть, Господи…

Сейчас Марине Александровне не казалось удивительным то, что она, убеждённая коммунистка, поминает Господа. А кого ещё просить о заступничестве?

* * *

Покрывшись гусиной кожей, полуголая Катя сидела на своей койке и давила вшей осколком стекла. Откуда в казарме появились эти твари, никто не знал, но все девушки быстро почувствовали, как капитально может отравить жизнь крошечная гадина размером с маковое зёрнышко.

— Я буду думать, что вши — это немцы, — заявила Катя, — убил вошь — помог фронту.

Чтобы подбодрить подруг, которые тоже просматривали складки одежды, она завела патефон и натянула на плечи гимнастёрку.

— Уходишь? — спросила Маша, которая стояла у стола и огромным угольным утюгом проглаживала наволочки для всего взвода в целях вшивой профилактики.

— Да, пойду к своим. Маруся мне подписала увольнительную.

Спускаясь с крыльца, Катя зажмурилась от яркого солнца, позолотившего корку снега возле крыльца. От щекотки в носу она по-кошачьи чихнула и невольно улыбнулась, подставляя лицо под солнечные лучи.

Знакомая дорога почти не отражалась в памяти, настолько привычными стали закопчённые развалины домов. Около пёстрой стены с клочками обоев Катя подняла голову и посмотрела на кровать, зацепившуюся ножками за оконный проём. Теперь она была погребена под грудой снега и обещала в ближайшее время рухнуть вниз прямо на лоскут зелёного одеяла, которое так и валялось на снежной горке.

На тротуаре Катя поддержала под локоть старушку, опиравшуюся на лыжную палку.

— Спасибо, доченька!

К ней повернулось тёмное лицо, изъеденное красно-синими цинготными пятнами. Тёмный платок, клочья седых волос надо лбом, но глаза! Глаза старухи сияли такой радостью, что Катя спросила:

— Хорошие новости?

— Письмо от сына получила. Воюет.

Протыкая остриём лыжной палки слежавшийся снег, бабуля посеменила дальше, унося с собой свою радость.

«Она тоже воюет, — подумала Катя, провожая взглядом сгорбленную старухину спину, — и ещё неизвестно, где легче — на передовой или в блокадном городе. Каждый поставлен на своё служение».

Недалеко от дома она остановилась передохнуть. Вспомнилось, что в выходные Серёжа поведёт знакомить её с мамой. От этой мысли в живот проскользнул холодок. Катя представила, как Сергей подводит её к маме — худую, некрасивую, вшивую, и упрямо сдвинула брови:

— Какая есть.

Оттолкнувшись от стены, она пошла дальше. Вот наконец и дом.

Сколько же она не была у Егора Андреевича? Получалось почти месяц. Живы ли?

У подъезда сердце тревожно сжалось, а рука скользнула в карман, где лежали пара кусков хлеба, несколько леденцов и бутылочка касторового масла, добытая на толкучем рынке.

В тёмном подъезде глаза ненадолго перестали видеть. На ощупь отыскав перила, Катя медленно шагнула вверх.

— Осторожно, не наступите на человека, — внезапно раздался знакомый голос у самых её ног.

— Егор Андреевич! — обрадовалась она, трогая рукой плечо сидевшего на ступеньках Егора Андреевича. — Живой!

— Живой, Катюшка, и тебе не хворать.

— А как наши? Вера, дети? Анна Павловна?

— Все, все живы.

— Ой, как я рада! — Катя присела рядом на обледеневшие ступени. — Жалко, что меня редко отпускают в увольнение, а то я бы каждый день приходила. Вы уж на меня не обижайтесь, Егор Андреевич.

Ей показалось, что голос Егора Андреевича мягко дрогнул:

— Какие могут быть обиды, Катерина, время военное, а ты на службе. Спасибо, что хоть изредка заглядываешь. Мне ведь твой привет передавали.

— Какой привет?

Он хмыкнул:

— Через Алевтину Бочкарёву, или забыла? Вы в церкви встретились.

Катя покаянно взмахнула руками:

— Забыла. Вреде бы недавно было, а кажется, сто лет прошло, столько событий.

Она увидела, что Егор Андреевич шевельнулся, и помогла ему встать:

— Пойдёмте домой.

— Да, да, пойдём.

Он поднимался вверх, тяжело шаркая ногами,