— Я уже понял, что свидание с тобой — полный кал.

— А вот и появился повод выпить, — скалится Марат. —наш понурый кобелек, наконец, пошутил.

И чего я один не пошел? Он же весь вечер будет будет свое татарское чувство юмора на мне тренировать.

— Если заткнешься, я оплачу счет.

— Оу, звучит соблазнительно. Ну раз моя девушка платит, придется нажраться закапы.

— Напоминаю, что ты должен заткнуться.

Мы с Маратом садимся на дальние диваны, я заказываю бутылку закапы, крылышек, салатов и прочей херни. Не то, чтобы голоден, скорее, делаю это по привычке. Негласным правилом на ужине с Сашей было то, что на столе не должно остаться ни одного свободного места без еды.

— Ты решил сменить секс на жрачку? — Марат удивленно смотрит на меня, когда официант уходит. — Если ты из-за пуза перестанешь видеть свой член, то тебе точно перестанут давать.

— Давать мне будут даже если второй подбородок начнет мешать мне видеть это самое пузо. Потому что я Кирилл, блядь, Серов.

— А ты не староват для звездной болезни?

— Ну когда-то нужно было положить конец твоим шуткам про то, что мне не дают.

Марат делает изумленное лицо и прикрывает рот рукой.

— Так ты все это время мог?

— Жалел тебя. Ты и так после тренировки бредешь в раздевалку отпизженным.

— Странный ты сегодня, — вдруг щурится он. — Две недели как обдолбавшийся Пьеро ходил, а сегодня прямо шутишь, хотя сроду не шутил. Вот сейчас я начинаю по-настоящему за тебя волноваться.

— Может, ты уже домой свалишь, чтобы я мог выпить в приятной обстановке?

— Это наедине с собой у тебя будет приятная обстановка? Да ты счет попросишь, не успев стопку до рта донести.

К счастью, в этот момент официант ставит перед нами бутылку и у меня появляется возможность перестать отвечать. Эти словесные баттлы на длинные дистанции меня сильно утомляют. Саша много болтала, но никогда не требовала, чтобы я участвовал в разговоре. Ей нравилось говорить, а мне — ее слушать.

Два. Два раза за последние пять минут, когда я ее вспомнил. Прогресс небольшой, но имеется.

— Давай за то, чтобы ты сегодня встретил девчонку лучше, чем та американка. Трахнул ее, освободился и снова стал собой: унылым ворчливым говном, не умеющим шутить. Моим лучшим другом Кириллом.

— Вспомнил, почему я не приглашаю тебя на свои дни рождения, — я закидываю рюмку и слегка морщусь. Что Марат нашел в этой закапе? Обычное горькое пойло.

— Потому что ты, урод ленивый, его не празднуешь, — подсказывает он. Да, именно поэтому.

Марат грохает стопку на стол и, подцепив принесенное крылышко, взглядом бывало модельного скаута обводит зал.

— Вот та ничего, — тычет курицей в противоположный угол.

Я тянусь к бутылке и, откупорив, наливаю еще одну стопку. Три подряд, а потом можно сбавить темп.

— Эй, кто из нас кобелек, ты или я? — недовольно осведомляется друг. — Смотри, куда твой секс-агент показывает.

Я опрокидываю стопку и, в очередной раз поморщившись, заставляю себя проследить за его рукой. Я же за этим и шел. Обнулиться. Выпить, чтобы облегчить эту долгоиграющую тяжесть в груди и башке, и вычеркнуть ее из своей жизни. Ко всему рано или поздно привыкаешь, хотя, кажется, что не сможешь: к подъемам в пять утра, к шву брюк, впивающего в задницу при посадке, к смерти брата. И жить без нее тоже можно привыкнуть, нужно лишь делать первые шаги. Например, нарушить полмесяца без секса вот с той девкой, на которую показывает Марат.

— Тощая, — резюмирую я, берясь за следующую стопку. — Секс-агент из тебя такой же как и боксер.

Проходит полчаса, час, и я наконец чувствую, что этот гребаный ком в груди начинает понемногу отпускать. Теперь главное не перебрать.

— О, вон та — огонь, — веско заявляет Марат. — Считаю надо звать.

То ли дело в запредельном количестве закапы, то ли девка и впрямь ничего, но уже через три минуты она сидит за нашим столом. Наглядное доказательство, что с сексом у меня проблем не будет — она улыбается мне так, словно мы сидим на собственной свадьбе и сейчас Марат заорет «горько».

— Чего ты не ешь? — киваю на тарелки. — Заказать тебе что-нибудь?

— Нет, спасибо, — странный у нее голос. Высокий, аж ухо чешется. — Я на правильном питании и недавно съела салат.

Я тянусь за бутылкой. Ну и что плохого в том, что она не обжора?

Я не до конца понимаю, как мы оказываемся сидеть на заднем диване моей машины, и каким образом колено Полины, как представилась девка, стало задевать мое. Ибо места в салоне до хера.

Смотрю за окно — знакомые улицы, привычный поворот, и понимаю, что мы подъезжаем к дому.

— Кирилл, — Полина кладет руку мне на ногу, и ее пальцы начинают разглаживать стрелку на брюках. На хрена она это делает? Это же, блядь, брюки. — У тебя есть вино?

Я открываю взгляд от ее ладони и нахожу ее лицо. Чего она улыбается? Я, что, похож на винотеку?

— Если нет, то нестрашно, — теперь ее улыбка как для коллективной свадебной фотографии. — Просто подумала, что мы можем еще выпить.

Вадим останавливается возле моего подъезда, вопросительно смотрит в зеркало заднего вида. Сейчас я не помню, что обычно ему говорю на прощанье, а потому молча толкаю дверь.

— Воздух сегодня классный, да? — раздается рядом с моим плечом вслед за глухим металлическим хлопком.

Я медленно оборачиваюсь.

— Можно немного подышать, — говорит Полина.

Она подходит ко мне вплотную, так, что выпирающая как самолетная подставка грудь, меня задевает. Запах духов проникает в нос, длинные ресницы медленно хлопают, когда она начинает проделывать с моей ладонью то же, что и брюками в машине. Трет пальцем. — Или сразу к тебе поднимемся?

Она не Саша, но вроде тоже красивая. Пухлые губы, нос как их рекламы клиники пластической хирургии, а я две недели не трахался. Я никому ничего не должен, и уж точно не обязан блюсти верность этой зеленоглазой леопардихе, расхерачившей мне сердце.

Полина переминается с ноги на ногу, а потом ее лицо вдруг начинает стремительно приближаться к моему. Я пьян в стельку, а потому моя рука тормозом упирается ей в лоб. Я целился в нос.

— На хуй пошла, Полина. Мой водитель тебя подкинет.

Кирилл

А еще говорят, что алкаши — слабаки. Да это сколько силы воли и здоровья нужно, чтобы умудриться спиться? Еще одного такого похмельного утра я точно не смогу пережить. В висках будто торчат два здоровенных болта, которые со скрипом ввинчиваются мне в мозг, во рту явно что-то разлагается — судя по тому, что я не могу им двигать — это язык. Я еле отдираю себя с кровати и пошатываясь, иду в душевую. Зеркало. Бляядь, лучше бы я в него не смотрел.