Пока Младшая сестра пыталась справиться с бедами, которые обрушились на нее и ее мужа, Цинлин, Красная сестра, жила в добровольном изгнании. Первым пунктом ее маршрута стала Москва.

Цинлин покинула Китай после того, как в апреле 1927 года Чан Кайши порвал с коммунистами. Мать и сестры старались отговорить Цинлин от поездки в Советский Союз и от ее «красных» убеждений. Мэйлин с письмом от матери даже приехала в Ухань. Однако Цинлин отказывалась слушать родных: она оставалась все той же молодой строптивой женщиной, которая двенадцать лет назад сбежала из дома, чтобы выйти замуж за Сунь Ятсена. Из Уханя Цинлин отправилась в Шанхай – дожидаться судна, которое отвезет ее в Советский Союз. Последовали новые яростные ссоры с родными. Наконец, в составе группы товарищей, облачившись в одежду небогатой китаянки, Цинлин поднялась на борт советского парохода. Так начался ее путь в «столицу мирового пролетариата».

Тридцатидвухлетний брат Цинлин Т. В. решил поддержать Чан Кайши. Он колебался между лагерями противников Чан Кайши и его сторонников. Журналист Винсент Шин говорил, что Т. В. «был не готов сделать выбор между ужасами капиталистического империализма и ужасами коммунистической революции… в Китае невозможно было выйти из дома, чтобы не натыкаться на каждом шагу на свидетельства жестокой и бесчеловечной эксплуатации людского труда – как китайцами, так и иностранцами. Т. В. был слишком чувствительным, чтобы не замечать подобных картин. Однако точно так же его беспокоила и страшила идея настоящей революции, его пугали толпы людей, от беспорядков и забастовок в рабочей среде ему становилось дурно, а мысль о том, что богатые могут лишиться своего состояния, доводила до паники»[333].

Как-то раз в Ухане группа людей, выкрикивавших угрожающие лозунги, обступила со всех сторон машину Т. В. и разбила стекло. После этого случая Т. В. испытывал стойкое отвращение к действиям масс, хотя и не перестал сочувствовать левым.

Большинство уханьских националистов, как и Т. В., поддержали Чан Кайши. Казавшийся гигантским всплеск симпатии к коммунистам угас так же внезапно, как и возник.

Цинлин страшно расстроилась. Она не ожидала, что революция закончится так быстро. Виновником этого краха она считала Чан Кайши, а потому воспылала к нему ненавистью и накануне отъезда в Москву обнародовала заявление, в котором осуждала Чан Кайши в самых резких выражениях.

В Москву Цинлин прибыла 6 сентября 1927 года. Вскоре после этого с ней встретился Винсент Шин:

Винсент Шин влюбился в Цинлин. Он был поражен «несоответствием между ее внешностью и судьбой»[335]. Шин вошел в тесный круг преданных друзей Цинлин в Москве. Советское правительство принимало ее по-королевски, как официальное лицо. Цинлин предоставили обслуживающий персонал, с Кавказа для нее привозили дефицитные яблоки и виноград. Цинлин поселили в гостинице «Метрополь» – лучшей в столице. В этой же гостинице проживал Михаил Бородин[336]. Однако старые знакомые избегали встреч: времена неформального дружеского общения прошли.

В Советском Союзе начинались чистки партийных рядов. Между Сталиным и Троцким разгорелась ожесточенная борьба за власть. Разгром коммунистов в Китае стал одним из ключевых вопросов в этом конфликте. Цинлин наблюдала последние попытки Троцкого и его сторонников сопротивляться Сталину. В годовщину Октябрьской революции Цинлин пригласили в качестве гостя на парад на Красной площади. В тот день было очень холодно. Вместе с советскими лидерами Цинлин стояла на трибуне деревянного мавзолея Ленина. Поверх обуви на тонкой кожаной подошве она надела резиновые галоши, но ноги все равно ужасно мерзли, так как она еще не научилась подкладывать в галоши газеты, чтобы ногам было теплее. Мимо трибун проходила колонна демонстрантов. Вдруг какие-то китайские студенты развернули плакаты с лозунгами в поддержку Троцкого. После парада, возвращаясь в «Метрополь», Цинлин увидела людей, которые слушали уличных ораторов. Таким образом Троцкий и его соратники пытались достучаться до москвичей. Из переулка выбежали милиционеры, разогнали толпу и схватили выступавших. Неделю спустя Троцкого исключили из партии и отправили в ссылку – сначала внутри страны, а затем выдворили из Советского Союза. В 1940 году Троцкий был убит на своей вилле в Мексике. Наемный убийца действовал по приказу Сталина.

Все, кто ранее побывал в Китае или имел какое-то отношение к китайской революции, оказались в опасности; только Бородину, как человеку, близкому к Сталину, ничто не угрожало. Однако Бородин все равно посчитал, что лучше держаться от китайцев в стороне. Другим коммунистам повезло меньше. Адольф Иоффе, который в 1923 году заключил первую сделку с Сунь Ятсеном, был верен Троцкому. Через несколько дней после исключения Троцкого из партии Иоффе застрелился. В адресованном Троцкому предсмертном письме Иоффе написал: «Вы всегда были правы…» Карл Радек, ректор Университета имени Сунь Ятсена в Москве, основанного для подготовки китайских революционеров, был исключен из партии вместе с Троцким и сослан в Сибирь. Новый глава университета отчислил студентов, симпатизировавших Троцкому.

Столь накаленная атмосфера могла отпугнуть большинство тех, у кого имелся хоть какой-то выбор. Но Цинлин была не робкого десятка и не боялась опасностей. К тому же для тех, кого чистки не затрагивали, жизнь в Москве зимой была интересной и разнообразной. Разговоры велись не о деньгах, карьере или еще о чем-нибудь приземленном, как в буржуазном обществе: люди спорили о том, как преобразить мир, реорганизовать общество, создать нового человека – словно вылепить из глины. Эти настроения, как волны, распространялись по всему миру, хотя порой и накрывали с головой самих же новаторов. Особое положение Цинлин позволяло ей качаться на «волнах» и наслаждаться этим состоянием, почти не рискуя уйти под воду: мадам Сунь Ятсен, вдова покойного «отца китайской нации», была неприкосновенна – при условии, что действовала аккуратно и грамотно. В противостоянии Сталина с Троцким она сохраняла нейтралитет, скрывая, что симпатизирует последнему. Студенты из Университета Сунь Ятсена стремились выяснить ее взгляды. Цинлин в первые дни пребывания в Москве выступила перед студентами университета, но в дальнейшем отклоняла все приглашения и воздерживалась от публичных заявлений. Она прожила в советской столице восемь месяцев и искренне радовалась проведенному там времени. Приехав в Москву впоследствии, она писала подруге: «Так чудесно вернуться. Здешняя жизнь бурлит и увлекает… Жаль будет уезжать»[337].