Возмущенный Чан Кайши ответил в несвойственной ему манере: он написал язвительный отклик. Чан Кайши стремился раз и навсегда порвать с Красной сестрой. Айлин посоветовала зятю проявить сдержанность – как по политическим, так и по личным мотивам. Чан Кайши послушал Старшую сестру и не отправил свое письмо.

Политические взгляды Красной сестры были известны всем. Открыто поддержав Советский Союз, она настроила общественность против себя. Цинлин ощущала эту отчужденность, она говорила подруге, что хотела бы жить там, где вообще нет китайцев[356]. Вся семья осудила Цинлин. Эмоциональный накал достиг своего пика, и в октябре она вернулась в Берлин.

На этот раз жизнь в Берлине потекла совсем по-другому. Рядом не было Дэн Яньда, который мог бы утешить и поддержать ее. О Цинлин заботились немецкие коммунисты: они прислали ей помощницу по хозяйству, организовывали ей встречи с известными людьми, в том числе с драматургом Бертольтом Брехтом. Но «золотые двадцатые» прошли. В Германии росла безработица, нищие стучались в двери Цинлин по шесть-семь раз в день, обычным явлением стали кражи. Безработные актеры шатались по улицам, музыканты и в снег и в дождь играли возле кафе, довольствуясь парой рейхспфеннигов. Цинлин, как и ее немецкие друзья, понимала, что нацисты набирают популярность, и в феврале 1931 года отметила в письме, что победа нацистов «неизбежна в ближайшем будущем». В такой атмосфере ее преданность коммунизму еще больше окрепла[357].

В апреле 1931 года она получила от родных телеграмму с известием о тяжелой болезни матери. Цинлин не поехала домой. Она так и не повидалась с матерью. В июле госпожа Сун умерла. Никто из сестер не написал Цинлин об этом – несомненно, их обидело то, что она не вернулась даже к умирающей матери. Муж Айлин прислал телеграмму, через несколько дней Т. В. телеграфировал: «Пожалуйста, возвращайся немедленно»[358]. Отсутствие Цинлин на публичной церемонии похорон госпожи Сун выглядело бы неприлично. Цинлин отправилась на родину вместе с работавшим под прикрытием коммунистом-китайцем. Первую остановку они сделали в Москве, где Цинлин задержалась на сутки и провела тайное совещание с советскими лидерами. Когда Цинлин пересекла границу Китая, ей оказали торжественный прием и предоставили поезд особого назначения. Один из чиновников, родственник Цинлин, прибыл на границу, чтобы сопровождать ее на юг страны. Он рассказал Цинлин о болезни и смерти ее матери. Осознав наконец, что приехала слишком поздно, она проплакала всю ночь. Увидев дом, где умерла мать, Цинлин разразилась безудержными рыданиями. Она плакала на протяжении всей церемонии похорон госпожи Сун.

Мнение матери больше не довлело над Цинлин, и Красная сестра вновь поселилась в Шанхае, сменив добровольное изгнание на затворничество в родном городе.

Накануне похорон матери Цинлин был арестован Дэн Яньда, занимавшийся в Китае организацией подпольной «третьей партии». Он так и не смог повидаться с Цинлин. Из всех противников Чан Кайши, в число которых в то время входил даже сын Сунь Ятсена Фо, Дэн Яньда представлял собой наибольшую угрозу. Он обладал не только харизмой и лидерскими качествами. В отличие от Чан Кайши, он имел тщательно продуманную политическую программу. Посетив несколько стран Европы и Азии, Дэн Яньда узнал, как управляют другими государствами, и разработал подробный план действий, основная идея которого заключалась в избавлении крестьянства от бедности. Главным источником неприятностей для Чан Кайши оказалось влияние Дэн Яньда на армию, где у него нашлось множество сторонников. Чан Кайши отдал приказ тайно убить Дэн Яньда в Нанкине 29 ноября 1931 года.

Информация просочилась наружу. Надеясь, что это лишь слухи, Цинлин отправилась к Чан Кайши в Нанкин – умолять его освободить Дэн Яньда. Это был единственный раз, когда она лично обращалась с просьбой к мужу сестры. Цинлин выбрала максимально дружелюбный тон и начала со слов: «Я приехала, чтобы уладить ваши разногласия с Дэн Яньда. Пошлите за ним, и мы все обсудим»[359]. Некоторое время Чан Кайши молчал, потом пробормотал: «Уже поздно…» Цинлин взорвалась: «Палач!» Генералиссимус поспешил покинуть комнату. Цинлин была в отчаянии. Она выступила с критикой Гоминьдана и впервые публично призвала к его «свержению»[360]. Ее статья, занявшая две первых полосы в «Нью-Йорк таймс», привлекла всеобщее внимание. Подпись под снимком печальной Цинлин гласила: «Я выступаю от имени революционного Китая». Переведенную на китайский язык статью опубликовала влиятельная шанхайская газета «Шэньбао». За этот и другие акты неповиновения генералиссимусу управляющий директор газеты Ши Лянцай был убит.

Именно после смерти Дэн Яньда Цинлин обратилась к тайному представителю Коминтерна в Шанхае с просьбой принять ее в ряды коммунистической партии. Цинлин уже работала на коммунистов: Коминтерн и так пользовался ее помощью, поэтому ей незачем было становиться членом партии. Вступив в нее, Цинлин была бы вынуждена не просто подчиняться приказам и соблюдать дисциплину коммунистической организации, а серьезно рисковать своей жизнью, не только подвергаясь преследованиям со стороны Чан Кайши, но и участвуя во внутрипартийной борьбе, о которой она знала не понаслышке.

Однако Красная сестра была настроена категорично. Она думала лишь о том, как разделаться с Чан Кайши. Представителю Коминтерна Цинлин заявила, что «готова на все» и «прекрасно понимает», чем чревата подпольная работа в Шанхае. Представитель медлил, Цинлин настаивала. В конце концов Коминтерн уступил ее требованиям. Впоследствии это решение было признано «большой ошибкой»: «как член партии, она утратила свою уникальную ценность». Членство Цинлин в партии сохранили в тайне[361].

Об этом стало известно лишь в 80-х годах ХХ века, уже после смерти Цинлин. Этот факт обнародовал Ляо Чэнчжи, сын Ляо Чжункая, преданного соратника Сунь Ятсена, погибшего от руки наемного убийцы. Ляо-младший сам был коммунистом-подпольщиком. Он вспоминал, как однажды в мае 1933 года Цинлин пришла к нему домой. Под каким-то предлогом Цинлин деликатно выпроводила из комнаты мать Ляо, свою близкую подругу, и, оставшись с ним наедине, заговорила: «Я пришла сюда по поручению верховного руководства партии». «Верховного?» – Ляо недоуменно уставился на нее. «Коминтерна», – пояснила Цинлин, и он едва не вскрикнул от изумления. «Тише, – велела она. – У меня к тебе два вопроса. Первый: может ли наша подпольная сеть продолжать работу в Шанхае? Второй: мне нужен список с именами всех известных тебе предателей». Она сообщила, что у Ляо есть десять минут, чтобы записать имена предателей, вынула из сумочки сигарету, закурила, встала и ушла в комнату к его матери. Через десять минут Цинлин вернулась, и Ляо отдал ей список. Она снова открыла сумочку, достала еще одну сигарету, высыпала из нее немного табака, ловко свернула лист со списком в длинную тонкую трубочку и спрятала в сигарету. Затем она ушла. Ляо писал в мемуарах: «Хотя с тех пор прошло почти пятьдесят лет, я отчетливо помню каждую минуту этой краткой встречи, продолжавшейся не более получаса»[362]. Цинлин даже прошла специальный курс подготовки к роли тайного агента.