– Это моя вторая способная помощница, ее зовут Тюдзэндзи-кун, – незамедлительно ответил Энокидзу. – Гораздо более способная, чем Сэки-кун…

Судя по всему, Ацуко чувствовала себя потерянной в странной атмосфере, возникшей между этими двумя. Она торопливо представилась.

– Я… приятно познакомиться.

На лице Рёко Куондзи на мгновение отразилось замешательство, но ее мягкое и ласковое выражение быстро к ней вернулось.

– Надо же, я никогда не слышала о девушке-детективе… Мое имя – Рёко Куондзи. Мне также приятно познакомиться.

Я ощутил слабую ауру напряжения, возникшую между этими совершенно не похожими друг на друга женщинами.

– Также… – неожиданно вмешался Энокидзу, и я, стоявший до этого в напряженной неподвижности, случайно пнул собственный ботинок, который только что снял, – я должен предупредить вас и извиниться за то, что, вероятно, буду вынужден вас покинуть в любой момент в течение нашего разговора. Это один из приемов, присущий моему стилю детективного расследования, поэтому не удивляйтесь. Даже если я должен буду откланяться, пожалуйста, не беспокойтесь – двое моих помощников останутся здесь, чтобы продолжить расспросы. Я надеюсь на ваше понимание.

– Конечно, я не возражаю… – произнесла Рёко Куондзи, по-видимому, затрудняясь с подходящим ответом.

Просьбу Энокидзу можно было бы счесть шуткой, но он оставался совершенно серьезен. В его случае подобное являлось вполне возможным, так что с его стороны было очень правильно заранее предупредить нас об этом.

Как бы там ни было, Рёко Куондзи проводила нас в гостиную в жилой части клиники. Это была роскошная комната. Мебель и предметы старые, но все – высочайшего качества и подобранные с большим вкусом. Однако часть комнаты выглядела так, будто была наспех перестроена – по-видимому, из-за разрушений здания во время войны. Более новые, отремонтированные участки стен выделялись на фоне основательной старой конструкции.

Рёко Куондзи вежливо попросила нас немного подождать и вышла из комнаты. Мы присели на обширный диван и некоторое время ждали в молчании, как студенты, ожидающие своей очереди на устном экзамене.

Что это было за чувство, которое я испытал в момент нашего прихода сюда?..

У меня вновь возникло ощущение, что я уже бывал здесь раньше.

Тогда я тоже ждал в этой гостиной. Но когда это было?

Я не мог придумать ни одной возможной причины, по которой мне понадобилось бы приходить в эту клинику.

– Она – настоящая красавица. Теперь я понимаю, почему вы не могли удержаться от поэтических сравнений, когда описывали ее, сэнсэй. – Говоря это, Ацуко Тюдзэндзи оглядывала комнату широко распахнутыми глазами, словно ожидая увидеть в ней что-нибудь диковинное. Спустя несколько мгновений ее взгляд обратился к полке над камином в правой части комнаты. – Взгляните, та фотография… как вы думаете, на ней – Рёко-сан?

Изображение, обнаруженное Ацуко, было старой кабинетной фотографией в позолоченной рамке. На ней были запечатлены две стоящие рядом, очень похожие друг на друга девочки. Обе были худенькими и очень красивыми, с волосами, спускавшимися до плеч. Обе были одеты в одинаковую европейскую одежду. Одна улыбалась, брови другой были тревожно нахмурены.

– Надо же… Похоже на то, что они близнецы, – заметил Энокидзу. – Может быть, тут сделана многократная экспозиция? Однако… да, я уверен, что улыбающаяся девочка – это наша клиентка.

– Действительно?.. – сказала Ацуко Тюдзэндзи, слегка склоняя набок голову. – Но я подумала, что девочка с другой стороны – та, что хмурится, – это как раз Рёко-сан.

Эта черно-белая фотография… где-то раньше я уже видел это встревоженное выражение лица. Ацуко была права: та девочка, которая не улыбалась, была Рёко Куондзи. Вне всяких сомнений, это был ее портрет в школьные годы. Однако если это было так, то сейчас она была намного красивее. А другая девочка, которая улыбалась, была, очевидно, ее младшей сестрой – Кёко Куондзи.

«Нет, я помню улыбающуюся девочку. Я точно ее знаю.

Тогда я встретил ее. Девочку с фотографии. Я встретил ее, когда приходил сюда раньше».

Белые голени. И красное, красное…

– Оставь его в покое. Он, верно, сумасшедший, сбежавший из лечебницы в Сугамо.

Я вспомнил. По пути сюда я остановился, чтобы спросить у них дорогу.

Один из двоих мужчин был пожилым, второй – средних лет. Я совершенно заплутал и спросил их, как мне пройти к большой клинике, которая находилась где-то в том районе.

– Клиника? Здесь в округе нет ничего подобного.

– Да. Здесь вокруг ничего, кроме могил, сынок.

– Что это с ним? Он ничего не отвечает. Тебя что, не учили хорошим манерам?

– Оставь его в покое. Он, верно, сумасшедший, сбежавший из лечебницы в Сугамо.

– Здесь поблизости есть только одна большая клиника.

– Вот как… Так он просто хочет вернуться домой.

В это мгновение я почувствовал, что мою голову охватывает жар. Я что, действительно был сумасшедшим? Так это не было просто моей бредовой фантазией? Я не мог произнести ни слова. Пот ручьями стекал по моему лицу, и перед глазами у меня все потемнело.

«Я не сумасшедший. Я здоров. Я просто притворялся».

– Он умалишенный.

В одно мгновение я все понял. Лишь для того, чтобы забыть единственное слово, произнесенное человеком, у которого я случайно спросил дорогу, я полностью спрятал воспоминание о том дне – запечатал его на черном рынке своей памяти. Мало этого, после того случая я выдумал и взращивал в своей душе никак не связанное с ним отвращение к черным рынкам Икэбукуро – чтобы больше никогда сюда не возвращаться. Скорлупа моей депрессии вовсе не была разбита. Я просто насильно натянул на нее тонкий покров нормальности. Я…

Любовное письмо.

Затем я вспомнил все.

В тот день Макио Фудзино говорил со мной.

– Сэкигути, ты ведь тоже слышал о том, что я влюблен? Конечно, ты не мог не слышать, как они надо мной смеялись.

– Я серьезно, Сэкигути. Я не могу заснуть по ночам, думая о ней. Я не могу заниматься учебой. Я даже есть не могу.

– Ты единственный, кто надо мной не смеется. Остальные постоянно надо мной потешаются. Но мне все равно.

– Я говорил с Тюдзэндзи. Тот посоветовал мне написать ей письмо. Он тоже один из тех, кто серьезно отнесся к моим словам. Однако обо мне он не слишком высокого мнения. Ну конечно, шестнадцатилетняя девочка завладела моей душой, а я даже не могу ей в этом признаться, как последний трус… И даже сейчас я волнуюсь о том, что из этого выйдет и не испорчу ли я все этим письмом. Я не знаю.