– Что вам тогда сказала Кёко-сан?

– Не слишком много. Она сказала только, что между ней и Макио-саном произошла ссора, что он закрылся в комнате и не выходит. Я ответил ей, что, если ему хочется строить из себя дурака, не нужно мешать ему это делать.

– Вы придерживались такого же мнения, госпожа?

– Кёко никогда не советуется со мной о подобных вещах. Так что я ничего об этом не знала, пока после полудня не увидела Токидзо и Найто, направлявшихся в сторону педиатрического корпуса с инструментами в руках.

– Токидзо был наемным рабочим, который жил в клинике до весны прошлого года, – добавила Рёко, поясняя сказанное.

– Так, значит, вы не слышали никакого подозрительного шума? Никаких спорящих голосов или чего-то в этом роде?

– Если б я их слышала, то лично во всем разобралась бы. Нам не пришлось бы обращаться за помощью ни к какому детективу! – бросила старшая госпожа Куондзи.

Говоря, она смотрела прямо перед собой, не удостоив ни единым взглядом меня или Энокидзу.

Мне в голову больше не приходило никаких вопросов.

– Прошу прощения… – «более-способный-ассистент-детектива-чем-я», Ацуко Тюдзэндзи, пришла мне на помощь. – Что вы и вы, господин директор клиники, думаете обо всем произошедшем? У вас есть какие-нибудь версии? – Ее взгляд перемещался между директором клиники и его женой.

– Я полагаю, совершенно ясно, что здесь происходит, – не задумываясь, ответила женщина. На этот раз она смотрела на Ацуко Тюдзэндзи в упор. – Этот человек проклял нашу семью!

– Проклял?

– Он затаил против семьи Куондзи несправедливую обиду и, чтобы навредить нам, с помощью женитьбы вошел в наш дом. Прямо сейчас он где-то прячется, подглядывает и проклинает нашу бедную Кёко. Он радуется, слушая отвратительные злобные сплетни, которые распространяются о нашей семье. Мерзкий человек! Это – единственное объяснение. – К тому моменту, как госпожа Куондзи произнесла последнее слово, ее голос дрожал от ярости. Затем она почему-то бросила на свою дочь пронзительный взгляд.

– У вас есть какие-нибудь предположения относительно причины, по которой он мог бы иметь злой умысел против вашей семьи?

– Я… – Женщина вновь повернулась к Ацуко, выражение ее лица выдавало растерянность. Затем, еще раз мельком посмотрев на Рёко Куондзи, впервые заговорила более мягким тоном: – Я совершенно не представляю. Несправедливая обида может возникнуть без всяких на то оснований, на то она и несправедливая. Как бы то ни было, какое другое объяснение можно найти, когда кто-то исчезает из комнаты, рассеявшись подобно дыму, – за исключением черной магии?

– Я с этим не согласен, – на этот раз пожилой доктор перебил свою жену. – В этом мире не происходит ничего странного, вот что.

Я был потрясен, услышав знакомые мне слова.

– В конце концов, я врач. Я не верю в заклятия и призраков. Если человек умер, на этом все и заканчивается. Не происходит ничего такого, что было бы физически невозможно. Из этого и следует ответ.

– В чем заключается этот ответ? – уточнила Ацуко Тюдзэндзи.

– А ты сама подумай. Человек не может выйти из комнаты, не открыв дверь. Так что, если он вообще был внутри, он должен был открыть дверь и уйти. Другими словами, свидетельство о том, что он не открывал дверь, было ложью. Только так может рассудить здравомыслящий человек.

– Но Кёко-сан была в смежной комнате, верно?

– Вот именно, что была, и из этого ясно следует…

– Как ты смеешь подозревать нашу собственную дочь при чужих людях! – оборвала его речь жена, снова вспыхивая от гнева. – У тебя что, совсем нет стыда? К тому же Найто и Токидзо тоже сказали, что комната была заперта изнутри на ключ!

– В таком случае, может быть, они были в сговоре. Почему нет? Меня там не было, и я ничего не видел. И вы обе тоже – что, разве не так?

– Перестаньте оба, пожалуйста. – Рёко Куондзи уже некоторое время смотрела на своих родителей нахмурившись, с выражением страдания на лице – по всей видимости, ее терпение наконец иссякло и она решила вмешаться.

На какой-то краткий миг в гостиной воцарилась тишина. Нарушила ее Ацуко Тюдзэндзи:

– Есть ли у вас какие-либо основания, чтобы считать, что этот человек… Найто-сан и ваша дочь Кёко-сан могли сговориться и дать ложные показания?

– Нет-нет. Это не более чем предположение. Один плюс один всегда равняется двум. Я не знаю, сговорились ли Кёко и Найто и сделали ли они что-то с Макио-куном, или же Макио-кун сам пытался скрыть нечто, что он совершил. Все это лишь логические рассуждения – я не настолько безрассуден, чтобы настаивать на своей правоте.

– Знали ли вы о том, что у них был разлад в отношениях? – задал я наконец пришедший мне в голову подходящий для детектива вопрос.

– Макио-кун всегда был тихим юношей. Я ничего не знал об их семейной жизни. Что до супружеских размолвок, то это ведь у всех бывает.

– Я знала, – сказала жена доктора, – хотя Кёко никогда ничего об этом не рассказывала. Бедное дитя… Жить такой трудной жизнью и в конце концов быть так жестоко проклятой! Если б мы просто приняли в семью Найто, все было бы хорошо… – Она пристально посмотрела на своего мужа. – Это все твоя вина.

– Теперь уже поздно сожалеть об этом, к тому же Найто даже не настоящий врач! Ты хотела бы принять такого человека в нашу семью?

По словам пожилого мужчины, доктор Найто – вернее, врач-стажер Найто – трижды проваливал государственные экзамены и у него до сих пор не было диплома и необходимой врачебной лицензии, чтобы быть лечащим врачом. До войны этого вполне хватило бы – тогда было достаточно просто освоить программу и выпуститься из медицинского университета, но в сентябре 1946 года закон изменился и сдача государственных экзаменов стала необходимой.

– Макио-кун, как и было обещано, пришел к нам с лицензией на медицинскую деятельность. Ты же сама согласилась на эту женитьбу!

– «Как и было обещано»? Что это значит? – спросила Ацуко.

– Ну, это долгая история, но если попробовать рассказать ее коротко, то первый раз он пришел просить руки нашей дочери Кёко больше десяти лет назад, еще до войны.

Если сказанное было правдой, то получалось, что Фудзимаки-си сделал брачное предложение, будучи еще школьником. Это точно произошло после того, как я передал его любовное письмо. Но я полагал, что он отправился в Германию всего за полгода до начала боевых действий в Тихом океане.

Я посещал клинику за год до того, как он уехал за границу – еще стояли жаркие дни, – думаю, это был конец августа или начало сентября. Если память меня не подводила, то между этими событиями прошло не больше семи месяцев. Я не мог представить, как робкому и застенчивому мальчику, который не находил в себе смелости даже самостоятельно отнести письмо, удалось так быстро принять решение жениться, отправиться в дом возлюбленной и сделать предложение.