– Да, – согласилась Агата, – правду говорят не ради денег. Дама улыбнулась и протянула ей руку.

– Рина, – с улыбкой представилась она. – А вы – Агата, я знаю, – предвосхитила она слова девушки.

– Откуда?

– Оттуда же, откуда узнали о вашем материале.

Новая мысль заставила Агату нахмуриться.

– Но если вы и так можете получить практически любую информацию, зачем вам мой репортаж? Вы ведь наверняка все это знали и раньше. Возможно даже, вы знаете больше меня!

– Знали, – не стала отпираться Рина. – Но, понимаете, Агата, знать – это одно. А суметь рассказать об этом так, чтобы все поверили, и чтобы ни единый читатель не остался равнодушным, и чтобы в его душе разгорелся огонь – это талант, которого ни у кого из нас нет. А у вас – есть.

Агата слегка покраснела от удовольствия. Особенно приятным было то, что Рина вовсе не стремилась сделать ей комплимент: она просто констатировала факт.

– Но вы же не читали мой репортаж, – снова заметила девушка.

– Зато мы читали другие ваши публикации.

Агата удивленно подняла брови; вот уж не думала она, что агенты Либерата, оказывается, были даже в ее тихой родной Кибири! Откуда иначе они могли бы читать ее репортажи, ведь она больше нигде не публиковалась, только в тамошней местной газете.

Девушка порылась в сумке и достала из нее несколько листов, исписанных аккуратным почерком.

– Держите, – протянула она Рине свой репортаж.

Та с благодарностью приняла страницы, сложила их вчетверо и спрятала во внутренний карман пальто.

– Под каким именем печатать?

– Под моим, конечно! – ни на миг не задумываясь, ответила Агата.

– Вы уверены? – серьезно засомневалась Рина. – Может, возьмете псевдоним?

Но Агата только покачала головой. Она была полностью захвачена романтическим и героическим образом борца за правду, который на себя уже примерила, и он ей понравился.

– Под моим, – уверенно повторила она. – Когда рассказываешь правду, нужно говорить ее с открытым лицом!

Рина улыбнулась – легко и чуточку снисходительно над горячей, ничего не боящейся юностью.

– С открытым лицом рассказывать правду можно только там, где за нее не сажают в тюрьму и не обращают в монкулов. А так вы рискуете рассказать ее один, в лучшем случае два раза. Так что вы все-таки хорошо подумайте.

* * *

Когда Нике удался переворот через крыло, она поняла, что никогда в жизни не испытывала такой невероятной смеси ощущений. Это был и растворяющийся страх перед рискованным маневром, и нарастающий восторг от успеха, и восхитительное чувство преодоления, и все еще живущее в ней удивление, что огромная летная машина подчинилась ее воле и выполнила такую сложную фигуру, и колотящееся в ушах сердце, и бурлящая в крови радость…

Передав штурвал Тристану, девушка откинулась на спинку кресла и несколько минут молча смотрела в расстилавшееся перед ними небо, позволяя этим чудесным ощущениям наполнить ее до краев и стараясь запомнить их как можно лучше. Она хотела сохранить их в сундуке драгоценных воспоминаний, который много лет спустя, сидя у себя дома, будет открывать и перебирать все те прекрасные моменты, которые накопила за долгие годы. Смотреть на них с улыбкой и легкой щемящей тоской. И понимать, что она – жила. И что жизнь удалась.

– Какой же скучной сейчас кажется земля! – выдохнула Ника, и Тристан понимающе усмехнулся.

– Не хочется идти на посадку, да?

– Не хочется, – тихо призналась девушка. Хотелось оставаться в воздухе, один на один с небом, авионом и летным камнем.

Тристан, не отрывая взгляда от линии горизонта, едва заметно улыбнулся.

Ника несколько раз глубоко вдохнула, стараясь успокоиться. Пора приходить в себя, пора возвращаться из сказки в реальность. Пора садиться.

То, что Тристан уводит летную машину в противоположную от авиодрома сторону, Ника поняла не сразу. Она бросила взгляд вниз, на лоскутную панораму земли, ожидая увидеть впереди квадратное одеяло летного поля, а вместо этого обнаружила, что Сирион уже практически остался позади и они продолжают удаляться от города – все дальше и дальше на восток. У Ники даже мелькнула мысль, что через некоторое время они могут пролететь над родной Кибирью.

– Куда мы летим? – спросила она у рей Дора.

Девушка уже не напоминала о том, что в летной школе есть расписание и что преподаватели ждут возвращения всех учениц к определенному сроку. И дело не только в словах авионера о том, что они – в своей собственной лиге. Понаблюдав совсем немного за Тристаном и мадам эр Мадой, Ника пришла к выводу, что директриса откровенно недолюбливает авионера и была бы рада его наказать, но у нее связаны руки. Рей Дор словно был неприкасаемым. Интересно почему?

– Тут неподалеку есть одно очень хорошее местечко, – только и сказал Тристан, и через несколько минут Ника под его четким руководством уже сажала авион на какое-то заброшенное поле. Оно было вымощено не булыжниками, а большими плоскими плитами, между щелей которых пробивалась зеленая шерстка упорной травы.

Поле заканчивалось резким обрывом; внизу располагалось озеро неестественно ровной формы, будто искусственное.

Тристан первым выскочил на заброшенное летное поле, махнул рукой, приглашая Нику следовать за ним, и направился прямо к краю обрыва, где лежало несколько крупных валунов. Рей Дор удобно уселся на один из них; он явно был здесь не впервые. Ника, поколебавшись, устроилась на соседнем и оглядела открывшуюся внизу панораму. Отсюда, с высоты, вид был словно из кабины авиона; Нике казалось, будто она парила в воздухе.

– Что ж, давай спрашивай, – нарушил тишину Тристан.

– Что спрашивать? – не поняла девушка.

– Ну, как же, – усмехнулся Тристан. – Прежде всего – как так получилось, что я стал авионером. Почему мне все равно позволили летать, несмотря на то что я – мужчина. Бывал ли я на Третьем континенте, почему меня не терпит директриса…

Ника невольно фыркнула. Рей Дор перечислил все те вопросы, которые приходили ей на ум прежде всего.

– И вы мне прямо вот так запросто все расскажете? – спросила девушка. – Наверняка, как минимум, половина ответов являются государственной тайной. И потом, с чего бы вам откровенничать с почти незнакомым человеком?

– Вот тут ты не права, – серьезно возразил Тристан. – Пусть мы и познакомились совсем недавно, я знаю о тебе самое важное.

– Интересно, и откуда вы это узнали? – спросила девушка, скрывая за легкой усмешкой неловкость. – И кстати, что оно – самое важное?

– То, как ты относишься к полетам, – все так же серьезно пояснил авионер. – Что для тебя небо. И то, какая связь у тебя с аэролитом. Остальное я узнаю о тебе позже, но самое главное мне стало ясно уже в первый же наш полет.