— Я прошу, чтобы вы связались с ним. Пожалуйста, сэр. Либо с доктором Греем, либо детективом МакКриди, он его друг, и он также знает меня.

Младший констебль рычит и снова тычет в меня.

— Что это должно означать? Звучит, словно ты угрожаешь нам.

— Нет, сэр. Я не знакома с процедурой арестов, и я только надеюсь, что с моим хозяином можно связаться, чтобы он знал, где я нахожусь.

— Ну, я не знаю никакого детектива МакКриди и никакого доктора Грея.

— Она имеет в виду Хью МакКриди, — говорит старший мужчина. — Он криминальный офицер. Доктор Грей — упырь, который режет тела, говоря, что это ради науки.

— Она работает на него? — младший тычет в меня дубинкой сильнее. — Я знаю твоего хозяина. Если бы он не был каким-то там якобы ученым, его бы уже притащили на виселицу за то, что он делает.

Я открываю было рот, чтобы защитить Грея, но понимаю, что это не поможет, поэтому бормочу:

— Я не знаю, что вы имеете в виду, сэр. Я всего лишь горничная.

— Горничная монстра, — говорит пожилой мужчина. — Вот что случается, когда кто-то пытается выдать такого типа за приличного джентльмена. Проливается кровь.

Такого типа?

Я застываю на месте.

— Что вы имеете в виду…

— Ты понимаешь, о чем я, а если нет, то тебе следует быть осторожнее с выбором того, на кого работать. Он настоящий ублюдок, во всех смыслах этого слова. Бедная миссис Грей. Я знал ее отца, знал хорошо. Он вылечил мне сломанную руку, когда я был мальчишкой, и он никогда не брал с моей матери ни пенни. Хороший человек, и у него была хорошая дочь. А потом этот ее муж привел домой своего ублюдка, словно ребенка, которого нашел на улице. Да еще и полукровку. Кто знает, что за женщина была его мать.

Двое мужчин ворчат между собой, размышляя о матери Грея.

Мать Грея, которая не является матерью Айлы. Я вспоминаю подпись в книге, за которую и полюбила миссис Грей. Ее муж привел в дом своего ребенка от другой женщины, а она воспитала его, как собственного, поняв, что ребенок не виноват в сложившейся ситуации. Она была действительно, прекрасной женщиной.

Вот что Давина имела в виду, когда говорила о скандале. Она постучала по лицу и сказала что-то об этом, как бы напоминая мне. Но она не имела в виду скандал, связанный с цветом кожи Грея. Она имела в виду скандал, который объяснял, почему у него такой цвет кожи.

Хотя я уверена, что Грей может стерпеть предрассудки из-за цвета своей кожи, но это еще и вечное напоминание о его незаконнорожденном статусе.

Я понимаю, что мы уже дошли до полицейского участка, только когда оказываемся перед ним. Я слишком погружена в свои мысли. Я мельком замечаю вход, который похож на любой другой вход из каменной кладки — всего лишь дверь в бесконечном ряду пристроенных зданий вдоль узкой улицы.

В следующее мгновение меня вталкивают через дверь в тускло освещенное помещение, пропахшее сигарным дымом и потом. Однако, когда мои глаза привыкают, обстановка кажется мне более знакомой, чем все места, где я бывала в этом времени. Я запросто могу представить, что это небольшой полицейский участок двадцать первого века, расположенный в старом здании в центре города.

В центре стоит письменный стол, за ним сидит офицер в форме. Скамейки и стулья повсюду. Два констебля болтают между собой, направляясь на смену. Крики и грохот доносятся откуда-то снизу, предположительно из камер, где пьяницы и хулиганы собрались после вечера в пабе.

Констебли ведут меня, когда один из выходящих мужчин останавливается перед нами.

— Снова ты? — говорит он. — Я думал ты мертва.

Я оглядываюсь вокруг, но он смотрит прямо на меня.

— Ты горничная Грея, не так ли? — допытывается он, — Та, которую задушили неделю назад. В последний раз я слышал, что ты мертва.

— Я была без сознания почти два дня. Но я выздоровела и вернулась сегодня вечером в надежде получить подсказки о личности нападавшего, — а про себя говорю: так как полиции наплевать. — На меня снова напали. Я думаю, что это был тот же самый человек.

Мой младший констебль закатывает глаза.

— О, не говори мне, что она проделывала это раньше. Сказала, что на нее напал мужчина в переулке?

Незнакомый констебль качается на пятках.

— На нее напали. Я тот, кто нашел ее. Ты все еще можешь увидеть следы от синяков на ее шее и след от удара на виске.

— Спасибо, за то что нашли меня, — благодарю его я. — Однако, как я уже сказала, на меня снова напали.

Он качает головой.

— Не умеешь держаться подальше от неприятностей, не так ли?

— На меня напали.

— На этот раз она ударила мужчину ножом, — вмешивается младший констебль. — Ударила его дважды.

— Он напал на меня, — повторяю я, — Пытался задушить. Как и в прошлый раз.

Глаза старшего констебля сужаются.

— Дважды в неделю? Тедди прав. У тебя действительно неприятности.

Я прикусываю язык.

— Позвольте мне поговорить с…

— Ты будешь говорить с тем, с кем мы позволим тебе поговорить, — перебивает меня младший констебль.

Все остальные кивают и после этого меня уводят.

Я останусь здесь на ночь и изо всех сил пытаюсь убедить себя, что это уникальный жизненный опыт, и я должна в полной мере воспользоваться этим случаем. Сколько людей из двадцать первого века могут провести ночь в викторианской тюрьме? Черт возьми, в современном мире туристы заплатили бы за это.

Всего сто долларов за то, чтобы провести ночь в исторической средневековой камере, воссозданной специально для вас! Уникальный опыт! Посмотрите, каково было быть схваченным на улице и брошенным в тюрьму, с ведром вместо унитаза и крысами, бегающими по полу!

Отлично. В моем воображении здесь был бы туалет и умывальник. И конечно, никаких крыс. Но, ко всему прочему, я еще и получаю двух сокамерниц. Одна из них психически ненормальная и кричит на меня, брызгая слюной, при этом называя меня Молли. Вторая пьяна и полна решимости прижаться ко мне. И в ее волосах ползают вши.

Когда что-то кусает меня за ногу, я смотрю вниз и вижу блоху. Я вскакиваю и шлепаю по ней, что веселит пьяную женщину. Через час я перестаю дергаться при каждом укусе. Через два я забиваюсь в угол, подтянув колени, дрожа от холода, отвращения и страха, который грозит перерасти в полноценный ужас.

Когда я решила не убегать