Они вышли за порог. Край неба розовел близкой зарей. Велена притянула к себе его голову, легонько поцеловала в губы и тут же оттолкнула, предупреждая его желание обнять, прижать к груди, покрыть поцелуями.

— В устье ручья, в камышах, должна быть лодка, там же весла. Так ты выиграешь время. А теперь иди, Олег. Долгие проводы — долгие слезы. Иди.

Возле леса он обернулся. Велена стояла на пороге, все так же кутаясь в овчину. Прищурившись, Олег напряг зрение и ясно увидел ее лицо, дорожки слез, тени под глазами. Подавив дикое желание вернуться, Середин помахал ей, и девушка подняла руку в прощальном жесте.

Лес еще жил ночной жизнью: хищники заканчивали охоту, чтобы потом завалиться в нору, логово или просто присесть на ветку в ожидании прихода темноты. Не наевшийся за ночь воробьиный сыч спланировал откуда-то сверху, из переплетения хвойных и лиственных крон, на выглянувшую из норки землеройку, чиркнул по траве выставленными вперед когтями, промазал и, махнув пару раз крыльями, уселся на сухой ели, укоризненно глядя на Олега.

— Я-то причем? — усмехнулся Середин.

Ведун уверенно шел по темному лесу. Чтобы не потерять направление, он решил взять поближе к ручью: ни звезд, ни луны под пологом листвы видно не было. Олег обходил топкие участки, узнавая их по присущей берегам рек и ручьев растительности. В одном месте ручей разлился из-за бобровой плотины, и пришлось углубиться в чащобу. Постепенно, робко, как бы пробуя охриплые от сна голоса, зачирикали, засвиристели первые птахи. Выстучал первую дробь дятел, стайка вьюрков сорвалась с клена, пронеслась, шумно трепеща крыльями, и скрылась в подлеске.

Когда с первыми лучами солнца ведун выбрался к реке, сапоги от росы были мокрыми до колен. В устье ручья Середин, раздвигая толстые зеленые стебли, зашел в камыш. Долбленка притаилась в глубине зарослей, словно ночной тать в засаде. Олег взял весло, и на дне что-то зашевелилось: коротавшая ночь гадюка грозно зашипела на непрошеного гостя. Олег веслом выкинул ее за борт. Толкая лодку перед собой, он миновал заросли и, сильно пихнув суденышко, вскочил в него. Посудина выплыла почти на середину речки, течение подхватило ее и понесло. Олег взвесил на руке весла, взял то, которое показалось ему полегче, и развернул долбленку носом к Припяти.

«Интересно, если Велена живет одна, почему у нее в лодке два весла?» — кольнула сознание мимолетная мысль. Кольнула, и забылась.

В нескольких местах Уборть была настолько узка, что деревья почти соприкасались над головой. Болотистые берега чередовались с пологими песчаными, заросли лозняка то и дело уступали место дубам, кленам и березам. Течение было слабым, но долбленка, рассчитанная на двух гребцов, норовила развернуться поперек, как только Середин начинал грести чуть сильнее. Наконец он приспособился: делая длинный мощный гребок, придерживал весло в воде за кормой, лопастью поперек хода, не давая лодке завалиться влево. Дело пошло, и, обрадовавшись, ведун сконцентрировал внимание и вложил в греблю всю новообретенную силу, полученную в дар от Велены. Весло хрустнуло, и Середин чуть не вывалился за борт. Проводив взглядом обломки, он взял другое, решив больше не экспериментировать.

В прозрачной воде сновали тени рыб, мелочь выпрыгивала, спасаясь от хищника, длинные плети травы стелились по течению, словно волосы утопленниц. Выдра, потрошившая здоровенную рыбину на полусгнившем топляке, прервала свое занятие, проводив лодку недоверчивым взглядом. Впрочем, как заметил Середин, зверье здесь было непуганое — значит, люди заходили нечасто. Проломившийся сквозь лозняк сохатый, склонив ветвистые рога, припал к воде, не обращая на Олега никакого внимания. «Интересно, — подумал тот, — если бы со мной был Невзор, ты был бы так же беспечен?»

Невзор… Середин прикинул: бывший дружинник опережал его почти на сутки. Он ушел, когда они с Веленой… м-м… знакомились. Да, видимо, он ушел сразу после того, как узнал, что помочь ему никто не сможет. Двигался он по ручью до Уборти, потом повернул и вдоль реки направился к Припяти. Если нашел попутную ладью, то уже плывет вниз, к Днепру, но до слияния рек не поплывет — предпочтет срезать, переправится через Днепр и уже дальше пешком, в обход Чернигова, доберется до деревни, где должен обретаться Ингольф. Пешком ему раздолье: и день и ночь идти может, — так что одна надежда догнать Невзора до того, как он сойдет на берег.

Середин попытался делать гребки чаще, даже встал на колено, как профессиональные каноисты. Грести стало проще — он уже приноровился к капризной лодчонке. Ближе к полудню ведун заметил, что Уборть становится шире. Берега раздвинулись, глубина упала — Олег ясно различал под водой донную траву, затонувшие коряги, а кое-где и песчаное дно. Наконец, за очередным поворотом, он разглядел устье: справа поросший лозняком мысок вдавался в Припять, а слева берег полого спускался к воде, золотясь мелким песком под полуденным солнцем. Середин погнал лодку к левому берегу, рассудив, что, раз уж купцы плавают по Припяти не один год, то приставать, если и будут, то уж никак не к болоту.

Он оказался прав — еще не причалив, он увидел на берегу хибару, крытую соломой. Возле нее на жердях сушились сети, на веревке между двумя столбами вялилась рыба. Олег спрыгнул в воду, когда дно заскребло о песок, вытянул лодку до половины, бросил в нее весло и направился к избушке, которая размерами больше походила на собачью конуру. Из-за домика поднимался дымок, на отвоеванном у леса участке Середин приметил огородик. За избой, возле сложенной из камней коптильни сидел на бревне седой лохматый дед в замызганных портах и не подпоясанной рубахе. Подле него лежала горка ивовой лозы, он брал оттуда прутики и, по мере надобности, подкладывал в коптильню. Был он бос, впрочем лапти стояли тут же, на бревне, под солнышком, а онучами он обернул камни коптильни — видно, чтобы быстрее просушились. В воздухе вместе с дымком от костра витал запах коптящейся рыбы. Середин сглотнул слюну и почувствовал, как проголодался.

— Здорово, дед.

— Здорово, внучек, — бойко ответствовал старик, поднимая на Олега маленькие глазки, прятавшиеся под нависшими белыми бровями.

Лицо у деда было, как печеное яблоко — загорелое и морщинистое.

— Рыбку коптишь? — бодро спросил Середин, подсаживаясь на бревно.

— Что ты, — дед аж руками замахал, — какая рыбка во чистом поле? Лыко деру, да лапти плету, прохожих привечаю, да лаптями одаряю.

— Веселый ты, дед.

— А чего сидеть, да в бороду гундеть? Солнышко греет, рыбешка плавает — живи не хочу! А что годов много — так все мои, чужого не брал. Ты, парень, не облизывайся, — дед усмехнулся, покосившись на Олега, — только коптильню запалил. Рыбка жирна, да поспеть не торопится. Ежели хочешь — вон, вяленой сыми, погрызи.

— Спасибо.

Олег подошел к развешенной на веревке рыбе, распластанной на две половинки от хвоста до головы, выбрал сазана. Рыба светилась на солнце янтарным жиром. Олег оторвал хребет и впился в бок сазана зубами.

— Оголодал-то как…