— Ах, этот Гейбл. — Она ущипнула его за ногу.

— Ой, — сказал он.

После кино они пошли по безмолвным улицам «за покупками».Она разбила витрину и напялила самое яркое платье, какое только смогла найти.Потом опрокинула на голову флакон духов и стала похожа на мокрую овчарку.

— Сколько тебе лет? — поинтересовался он.

— Угадай. — Она вела его по улице, капая наасфальт духами.

— Около тридцати? — сказал он.

— Вот еще, — сухо ответила она. — Мне всегодвадцать семь, чтоб ты знал! Ой, вот еще кондитерская! Честное слово, с тех поркак началась эта заваруха, я живу, как миллионерша. Никогда не любила своюродню, так, болваны какие-то. Улетели на Землю два месяца назад. Я тоже должнабыла улететь с последней ракетой, но осталась. Знаешь, почему?

— Почему?

— Потому что все меня дразнили. Вот я и осталась здесь— лей на себя духи, сколько хочешь, пей пиво, сколько влезет, ешь конфеты, инекому тебе твердить: «Слишком много калорий!» Потому я тут!

— Ты тут. — Уолтер зажмурился.

— Уже поздно, — сказала она, поглядывая на него.

— Да.

— Я устала, — сказала она.

— Странно. У меня ни в одном глазу.

— О, — сказала она.

— Могу всю ночь не ложиться, — продолжалон. — Знаешь, в баре Майка есть хорошая пластинка. Пошли, я тебе еезаведу.

— Я устала. — Она стрельнула в него хитрымиблестящими глазами.

— А я — как огурчик, — ответил он. — Простоудивительно.

— Пойдем в косметический салон, — сказалаона. — Я тебе кое-что покажу.

Она втащила его в стеклянную дверь и подвела к огромнойбелой коробке.

— Когда я уезжала из Тексас-Сити, — объяснилаона, — захватила с собой вот это. — Она развязала розовуюленточку. — Подумала: ведь я единственная дама на Марсе, а он единственныймужчина, так что…

Она подняла крышку и откинула хрусткие слои шелестящейрозовой гофрированной бумаги. Она погладила содержимое коробки.

— Вот.

Уолтер Грипп вытаращил глаза.

— Что это? — спросил он, преодолевая дрожь.

— Будто не знаешь, дурачок? Гляди-ка, сплошь кружева, ивсе такое белое, шикарное…

— Ей-богу, не знаю, что это.

— Свадебное платье, глупенький!

— Свадебное? — Он охрип.

Он закрыл глаза. Ее голос звучал все так же мягко, спокойно,нежно, как тогда в телефоне. Но если открыть глаза и посмотреть на нее…

Он попятился.

— Очень красиво, — сказал он.

— Правда?

— Женевьева. — Он покосился на дверь.

— Да?

— Женевьева, мне нужно тебе кое-что сказать.

— Да?

Она подалась к нему, ее круглое белое лицо приторноблагоухало духами.

— Хочу сказать тебе… — продолжал он.

— Ну?

— До свидания!

Прежде чем она успела вскрикнуть, он уже выскочил из салонаи вскочил в машину.

Она выбежала и застыла на краю тротуара, глядя, как онразворачивает машину.

— Уолтер Грифф, вернись! — прорыдала она, вскинувруки.

— Грипп, — поправил он.

— Грипп! — крикнула она.

Машина умчалась по безмолвной улице, невзирая на ее топот ивопли. Струя выхлопа колыхнула белое платье, которое она мяла в своих пухлыхруках, а в небе сияли яркие звезды, и машина канула в пустыню, утонула вомраке.

Он гнал день и ночь, трое суток подряд. Один раз емупоказалось, что сзади едет машина, его бросило в дрожь, прошиб пот, и онсвернул на другое шоссе, рассекающее пустынные марсианские просторы, бегущеемимо безлюдных городков. Он гнал и гнал — целую неделю, и еще один день, покане оказался за десять тысяч миль от Мерлин-Вилледж. Тогда он заехал в поселокпод названием Холтвиль-Спрингс, с маленькими лавками, где он мог вечеромзажигать свет в витринах, и с ресторанами, где мог посидеть, заказывая блюда. Стех пор он так и живет там; у него две морозильные камеры, набитые продуктамилет на сто, запас сигарет на десять тысяч дней и отличная кровать с мягкимматрасом.

Текут долгие годы, и если в кои-то веки у него зазвониттелефон — он не отвечает.

Так уж повелось: когда с неба налетал ветер, он и егонебольшая семья отсиживались в своей каменной лачуге и грели руки над пылающимидровами. Ветер вспахивал гладь каналов, чуть не срывал звезды с неба, а мистерХетэуэй сидел, наслаждаясь уютом, и говорил что-то жене, и жена отвечала ему, ион рассказывал о былых временах на Земле двум дочерям и сыну, и они вставлялислово к месту.

Шел двадцатый год после Большой Войны. Марс представлялсобой огромный могильник. А Земля? Что с ней? В долгие марсианские ночи Хетэуэйи его семья часто размышляли об этом.

В эту ночь неистовая марсианская пылевая буря пронеслась надприземистыми могилами марсианских кладбищ, завывая на улицах древних городов иснося совсем еще новые пластиковые стены уходящего в песок, заброшенногоамериканского города.

Но вот буря утихла, прояснилось, и Хетэуэй вышел посмотретьна Землю — зеленый огонек в ветреных небесах. Он поднял руку вверх, точно хотелполучше ввернуть тускло горящую лампочку под потолком сумрачной комнаты.Поглядел вдаль, над дном мертвого моря. «На всей планете ни души, —подумал он. — Один я. И они». Он оглянулся на дверь каменной лачуги.

Что сейчас происходит на Земле? Сколько он ни смотрел в свойтридцатидюймовый телескоп, до сих пор никаких изменений не приметил. «Что ж,если я буду беречь себя, — подумал он, — еще лет двадцать проживу».Глядишь, кто-нибудь явится. Либо из-за мертвых морей, либо из космоса наракете, привязанной к ниточке красного пламени.

— Я пойду погуляю, — крикнул он в дверь.

— Хорошо, — отозвалась жена.

Он не спеша пошел вниз между рядами развалин.

— «Сделано в Нью-Йорке», — прочитал он на кускеметалла. — Древние марсианские города намного переживут все эти предметы сЗемли…

И посмотрел туда, где между голубых гор вот уже пятьдесятвеков стояло марсианское селение.