— Я хочу с тобой близости. Я понимаю, у тебя вообще неосталось сил, но потихоньку… Я еще никогда в жизни так сильно не хотела мужчину.Ты мне не веришь, но я говорю правду.

Я прекрасно понимала, что Макс еще не отошел от змеиногоукуса. Он был не просто усталый. Он был изнеможенный. Даже в ночи я ясно виделатемные глубокие тени на его лице.

— Ты одержала победу, — нежно прошептал он и задышалучащеннее. — Правда, не знаю, что из этого получится и получится ли вообще…

— Я не хочу одерживать над тобой победу. Я постараюсьизбавиться от комплекса Клеопатры, о котором ты говорил. Если мы останемсяживы, я буду учиться жить заново. Победа над близким человеком — этособственное поражение. Я хочу смотреть на близкого человека с восхищением,благоговением, всему у него учиться, искать у него утешения. Мне кажется, чтолюбовь — это только на одну треть физическое наслаждение. На две трети — этоблизость друга.

— Ты хочешь сказать, что я тебе близкий человек?

— Очень близкий. Мне даже стало казаться, что ближе тебя уменя никого нет.

Я стала целовать Макса в его могучую грудь, постепенноспускаясь все ниже и ниже.

— Ну что ты делаешь…

— Я просто хочу тебе помочь…

После того как Макс был готов, я повернулась к нему спиной ипомогла ему в меня войти. Если то, что мы делали, можно назвать сексом, то унас все получилось. По крайней мере, мы опять кончили одновременно. Макс сблагодарностью поцеловал мою шею и, обняв мою талию, притянул меня к себе,чтобы мы могли постоянно друг друга чувствовать.

— Макс, ты только не умирай, — прошептала я уже в которыйраз.

— Не умру.

— Обещаешь?

— Обещаю.

Я закрыла глаза и попыталась уснуть. Я не хотела думать отом, что ждет нас завтра. Я вообще не хотела думать, потому что очень тяжелодумать, когда в твоих мыслях нет ничего хорошего.

Ранним утром я проснулась оттого, что очень сильно стоналМакс. Он стонал во сне. Мне показалось, что Макс умирает. Я ничем не могла емупомочь. Осторожно потрогав его лоб, я с ужасом отдернула руку. Макс страшногорел. Потрепав его по щеке, я жалобно зашептала:

— Макс, родной, тебе плохо? Ты, случайно, не умираешь? Нускажи, пожалуйста, ты не умираешь? Что с тобой?

— По-моему, у меня высокая температура…

— Думаешь, это от змеиного укуса?

— Не знаю. Всю ночь меня бросало то в жар, то в холод. То япросто сгорал, то трясся от дикого холода.

— Макс, ты обещал мне не умирать… Макс, ты обещал… Ты что-тосовсем плохой стал. А ну-ка бери себя в руки…

— Я не хочу умирать. — Макс повернулся на бок, громкозакашлял и сплюнул кровь.

Я перепугалась еще больше.

— Макс, ты кашляешь кровью. Это очень плохо. Ты даже непредставляешь, как это плохо. Обычно кашляют кровью при туберкулезе, но у тебячто-то другое. Возможно, ты сильно ударился, когда самолет врезался в дерево. Яне медик, но я знаю, что у тебя что-то серьезное. Я очень боюсь за тебя. Скажимне, ты можешь встать?

Макс попытался подняться, но, видимо, от боли закрыл глаза иснова лег. Он снова сплюнул кровь.

— Я хочу жить, — сказал Макс, почти задыхаясь, и посмотрелмне в глаза. — После того как я познакомился с тобой, я хочу. Я не хочуумирать… Мне кажется, что сейчас я на грани жизни и смерти. Но я хочу остатьсяс тобой…

— Ты будешь жить. Ты обязательно будешь жить, потому чтотеперь у тебя есть я, а у меня есть ты…

Я сняла с себя остатки платья, намочила эти лохмотья в водеи положила Максу на лоб.

— Вода не холодная, но это не важно. Главное, чтобы лоб былвлажным. Сейчас тебе станет полегче. Рядом с нами вода. Значит, мы не умрем.Наукой доказано, что человек может очень долго обходиться без пищи. Я читала водном журнале, что актер Никита Джигурда голодал сорок восемь дней, и ничего.Остался жив и продолжает жить…

Правда, от него ушла жена, а Никита чуть было не поехалголовой, целиком отдался чтению эзотерической литературы. Но, в конце концов,все стабилизировалось. Он сошелся с женой, купил квартиру, отметил новоселье ирождение сына.

Если Никита выдержал, мы тоже выдержим. По крайней мере, попробуем.Голова у нас не поедет, потому что она уже давно поехала. Разводиться нам не скем, потому что мы не состоим в браке. Да и другого выхода у нас просто нет. Тыже сам призывал меня не думать о еде. Вот я о ней и не думаю.

Макс натянуто улыбнулся и прошептал:

— Ты потрясающая женщина. Ты даже не представляешь, какая тыпотрясающая. В тебе столько оптимизма. Ты совсем не похожа на капризную звезду…Ты похожа на настоящую стопроцентную женщину. Вернее, ты стопроцентная леди.Мне не страшно умирать, потому что я могу умереть у тебя на руках.

— Не говори ерунды. Мы с тобой договорились не умирать. Тыправ, по одиночке мы не выживем, а вместе мы сила. — Я вытерла покатившиеся пощекам слезы и постаралась улыбнуться. — Знаешь, я не жалею, что попала в тотстрашный дом и пережила самые кошмарные дни своей жизни… Я ни о чем не жалею…

— Почему?

— Потому что я встретила тебя…

— Ты говоришь это для того, чтобы облегчить мои страдания?

— Глупости. Я говорю это потому, что хочу тебе это сказать.

Я и в самом деле не лукавила в тот момент, а говорила толькото, что я чувствовала. Макс опять застонал. Его трясло как в лихорадке. Мнехотелось хоть как-то облегчить его страдания, и я бросилась к воде, но неудержала равновесия и упала прямо на сломанную ногу. Дощечки сдвинулись, и язакричала.

— Господи, как же больно… Больно-то как…

Я стала набирать воду в ладони и поливать Макса.

— Сейчас будет полегче… Вот увидишь, сейчас будет намноголегче.

Макс слабел на глазах.

— Макс, ты живой? — все время спрашивала я, держа его руку.

Он изредка кивал и уже практически не открывал глаза.

— Открой глаза, пожалуйста. Ну открой. Мы должны друг другавидеть… Я должна читать твою боль в твоих глазах…

И Макс открывал их. С огромным трудом, но открывал.