Нет, не долго. Они скоро лопнут.

Экран смартфона вспыхнул, и Стас дернулся к нему, но еще издалека заметил, что это всего лишь сообщение от оператора. Пора было пополнить счет, но денег у Стаса не осталось — отдал вчера в качестве «благодарности» уставшей намекать и попросившей об этом прямо медсестре, которая ставила матушке капельницы. Матушка была проблемной пациенткой.

Даня не писал. Даже сообщений его не видел.

Под ребрами у Стаса заскреблась тоска. Он догадывался, что Даня сейчас со Светой Веснянко — после пар он все реже ходил со Стасом к метро, все чаще сопровождал ее к общежитию и только к десяти часам вечера выходил на связь. Они продолжали не палиться, хотя, Стасу казалось, все на потоке, у кого были глаза, прекрасно понимали, что между ними что-то есть. Он слышал, как Женя Виноградова, самопровозглашенная первая красавица группы, удивлялась: классная же девчонка, у нее, наверное, с самооценкой проблемы, иначе не встречалась бы с этим коротышкой. У Стаса было что ответить, но он прикусывал язык, удерживая ядовитое: это Света ваша — дылда рыжая, и мизинца Даниного не стоит.

В этих мыслях явственно сквозила матушка. Она даже не представляла, как глубоко вросла в него, — да и он сам только начинал это понимать.

Вот и сейчас Даня не отвечает, потому что со Светой. Сидят в общаге, пьют чай из чашек с кольцами старого налета внутри и по очереди играют на Данином телефоне в ту игру, где надо вирусом заражать планету. Стас вдруг представил себе это особенно красочно: Света зловеще хохочет, объявляя, что лекарства в развитых странах больше не замедляют распространение вируса, а Даня смотрит на нее с едва различимой улыбкой, о которой, наверное, и сам в эти секунды не подозревает, и лицо его, обычно напряженное и сосредоточенное, кажется умиротворенным. Так Даня смотрел только на нее.

Стасу это не нравилось, но Даня любил ее. И, наверное, она тоже любила его, но это значения не имело. Когда Стас думал об этом, ему почему-то становилось гадко. Он начинал задаваться вопросами, которые потом долго не мог выбросить из головы. Интересно, на ее сообщения в телеграме он отвечает сразу же? Интересно, его не смущает, что она его выше? Интересно, они уже?..

Из-за закрытой двери донесся страшный грохот. Поспешно запихав зайцев в пакет и затолкав его под кровать, Стас побежал посмотреть, что происходит.

Матушка стояла посреди кухни, одна нога — босая, другая — в тапочке с засаленным бантом. Мягкие розовые квадраты пола были усыпаны битыми тарелками. А еще пахло разлитым коньяком, предательски золотившимся на осколках бутылки.

— Я пыталась помыть посуду, — сказала матушка. Точнее, прохныкала это, как маленькая.

Она не пыталась мыть посуду. Она пыталась достать бутылку, спрятанную за сушилкой.

— Осторожно, не напорись на стекло, — бесцветно пробормотал Стас.

Сам по себе составился план действий: принести матушке второй тапок, отправить в гостиную, взять веник и швабру… Стас остановил себя и посмотрел на нее, покорную, как нашкодивший ребенок, в дурацком халате, старившем ее лет на двадцать, с остатками неуклюжего макияжа на отечном лице. Жирные волосы торчали во все стороны. Она ждала, что он скажет.

У матушки не все в порядке с головой, понял он. Для него все произошло внезапно, но ведь ничто не происходит внезапно — просто некоторые симптомы протекают безболезненно, а некоторые проще списать на то, что «характер такой». У матушки не все в порядке с головой — и теперь она его ответственность, его мертвый груз, его крест. И ему ни за что не справиться с ней в одиночку.

— Я сейчас, — сказал он, сжимая руки в кулаки, чтобы не так дрожали, и пошел к себе в комнату.

Он давал себе зарок больше никогда не звонить по этому номеру, но матушка не оставила выбора. Не отвечали долго.

— У мамы проблемы, — выпалил он, как только услышал недовольное «Слушаю».

— Стас, блин. — Отец тяжко вздохнул. — Тебе прошлого раза, что ли, мало было? Деньги нужны?

Разочаровывается очарованный. А Стас и не ждал, что папа способен разговаривать с ним иначе после той нелепой встречи в кукольном райончике.

— У мамы проблемы, — выложил он без прелюдии. — Она пьет. Ты можешь как-то помочь?

— Стас, я с твоей мамой развелся уже давно.

Вот так вот?

— А со мной?

Пусть уж говорит как есть. Без намеков и недомолвок, потому что до Стаса, очевидно, не дошло с первого раза. Ну же, папа. Скажи.

«Мне плевать на вас обоих, разбирайтесь сами».

Скажи это прямо. Стас, охваченный невыразимой яростью, не собирался позволить отцу отвергнуть его крик о помощи так цинично — и остаться при этом в собственных глазах приличным человеком.

Но отец не был готов сказать это. Он был трусом, и называть вещи своими именами просто противоречило его природе.

— Ну что ты начинаешь? — примирительно забормотал он. — У нее научился, по ходу… Слушай, я в кино сейчас. Дай спокойно фильм с семьей посмотреть, ладно? Если будет что-то серьезное, можешь завтра перезвонить. Пока.

Отец бросил трубку.

В комнату ворвалась матушка, бешено сверкая глазами. Слишком поздно Стас осознал свою ошибку: он забыл запереть дверь. Враг ворвался во двор его замка.

— С кем это ты там говоришь? — ревниво прищурилась она.

На него вдруг накатила такая усталость, что стоять на ногах стало невозможно. Стас опустился на край кровати, глянул на матушку исподлобья и равнодушно преподнес ей ключ от королевства:

— С папой.

— С папой, — передразнила матушка, черпнувшая в его слабости силу — и теперь жаждущая крови. — И о чем же ты говорил — со своим папой?

Ему не нужно было отвечать. Матушка, жалкая и нерешительная, вдруг напиталась яростью, стала словно бы увеличиваться в размерах, заполняя собой всю комнату.

— И что же ты своему папе, — на этом слове слюна брызнула во все стороны, — рассказываешь, а, Стасичек? Родненький?

Матушка пустила в ход манипуляции, чтобы заставить его оправдываться. Заставить встать на ее сторону, сделать выбор в ее пользу — прямо как тогда, при разводе. Это сейчас не имело для Стаса никакого смысла. Как будто его выдернули из розетки — и ничто, даже крики захлебывающейся слюной матушки, не могло вернуть его к жизни.

Он тупо смотрел в ковер. На остроугольные цветы, взращенные на литрах его слез. На сложные персидские (а может, китайские или индийские — кто их на самом деле разберет?) орнаменты, от которых быстро начинали болеть глаза. Как бы здорово это было — стать единым целым с этим пестрым плоским мирком, поселиться среди шипов и лепестков, и странных завитушек, и безглазых райских птиц. Как бы здорово это было — шагнуть в ковер и больше никогда сюда не возвращаться. Все тело Стаса гудело, выражая готовность сделать это незамедлительно.