Он толкнул дверь и оказался в своей бывшей комнате — атласы, стеллажи, проседающие под весом книг, и отчаяние, осязаемое даже в темноте. Даня включил свет.

Юлька лежала на полу, как-то странно запрокинув голову. Лицо ее, еще совсем детское и пухлое, было настолько бледным, словно на него наложили грим. Она не шевелилась.

И вот уже Даня был рядом, панически выщупывая пульс на запястье, на шее. Чуть не сошел с ума, но все-таки нашел — слабый и затухающий, как эхо.

Что случилось?

Он перевернул Юлю на бок, чтобы ей проще было дышать. Она издала что-то среднее между хрипом и всхлипом.

— Юля, ты меня слышишь? — Даня наклонился к ней, почувствовал смутно знакомый, сладковатый запах. — Что ты сделала, сестренка?

Юля прерывисто всхлипнула еще раз, но глаз не открыла. По тому, как расслабилось ее лицо, Даня понял, что она снова потеряла сознание. А ответ на Данин вопрос лежал прямо под ней.

Это была маленькая круглая белая таблеточка, похожая на все таблетки в мире, но Даня сразу ее узнал. Каждый вечер, в половину одиннадцатого он приносил эти таблетки мамуле: на фарфоровом блюдце с птицами, вместе с чашечкой из того же сервиза — с кипяченой водой. Мамуля плохо спала без этих таблеток. Следить за тем, чтобы у их монстра был спокойный сон, теперь должна была Юлька. И она увидела в этой рутине возможность вырваться из своего плена.

Он видел, как это делала Амалия, когда Кирюха во время одного из депрессивных эпизодов попытался передознуться транквилизаторами. Не теряя ни секунды, Даня перекинул безвольную Юлю через колено и засунул указательный и средний пальцы ей в рот, пытаясь вызвать рвотный рефлекс.

Изо рта у Юли полилась жидкая белая пена — вместе с ней на пол выпала целая горсть не успевших раствориться таблеточек, показывая, насколько решительной была сестра в своей попытке сбежать от мамули.

Пока Юля откашливалась и сплевывала белую слюну, Даня подбадривал ее и называл умницей, а в мыслях последними словами крыл себя за то, что позволил себе такую выборочную слепоту в отношении сестры. Он знал, что ей нужна его помощь. Но при этом, когда Юля приняла его эстафету в игре в одаренного ребенка, почему-то не считал, что ей такая жизнь дается сложнее, чем ему.

Но Даня был «вундеркиндом» с рождения. Он начал свою жизнь в мамулином бреду и долгое время жил в нем, не зная ничего иного, тогда как Юльку стали переламывать с семи лет, полируя ей кости и выкручивая суставы, чтобы втиснуть в явно не подходящий ей шаблон.

Юлины слезы. Юлины головные боли. Юлино мелкое воровство — таблеточка за таблеточкой. Все это время Даня был рядом, все это время он был свидетелем — и ничего не видел. У него была Света, у него был Стас со своими розовыми зайцами. У него было столько поводов смотреть в противоположную сторону, пока тут же, в соседней комнате одиннадцатилетняя девочка решала, что больше не хочет жить.

Он никогда себе этого не простит. Даже если сожжет утюгом всю кожу, пытаясь уравновесить страдания сестры своей болью. Никогда.

Даня потащил Юлю в ванную, заставил выпить два стакана кипяченой воды (хорошо, что в чайнике с утра еще оставалось) — и снова спровоцировал рвотный рефлекс. Потом еще раз. И еще. Юля хныкала, стакан бился о ее зубы, а вода стекала по подбородку, но она не сопротивлялась, до боли сжимая Данины предплечья, и старательно пила и откашливалась, пока количество выкашлянных таблеток не совпало с числом тех, что она проглотила. Когда вода, выливавшаяся из Юли, стала прозрачной, Даня отнес сестру обратно в комнату, уложил на груду взбитых подушек и соорудил вокруг пестрый кокон из всех найденных шерстяных пледов. Юлю бил озноб — так организм реагировал на отравление и агрессивное промывание желудка. Только после этого Даня вспомнил, что в таких случаях вообще-то звонят в скорую. Диспетчер быстро расспросил его о состоянии Юли, уточнил, провел ли он первую помощь, и сказал ждать бригаду. На Птичку скорую никогда не вызывали, предпочитая справляться своими силами. Юлей Даня даже при видимом благополучном исходе рисковать не мог.

— Я не хотела, чтобы ты меня спасал, — обессиленно произнесла сестра, когда он закончил разговор и вернулся к ней.

— Я тебя и не спас.

Он подал ей кружку с теплым, чуть сладким чаем. Понял, что сестра слишком слаба, и придержал сам, пока Юля сделала несколько маленьких глотков.

— Ты не злишься? — спросила она.

Даня посмотрел в ее большие карие глаза. Сердце разрывалось от жалости, и он с чувством сжал сестрину руку, робко попытавшуюся проскользнуть под его ладонь.

— Нет.

— Мама будет злиться. Я не закончила домашку.

— Забудь про домашку, Юль, — нахмурился Даня. — Ты сделала это из-за мамы?

Ее губы задрожали, но, видимо, сказалась обезвоженность — плакать было нечем.

— Я устала. У меня очень болела голова. Я бы не успела доделать все к маминому приходу. Я больше так не могла.

Она уснула, доверчиво держа его за руку, и Даня, неожиданно тоже страшно уставший, думал, что так должно было быть всю ее жизнь. Он должен был стать ей старшим братом, лучшим другом, настоящим защитником — который не позволяет мальчишкам дразнить ее и берет на себя вину за мелкие пакости. Может, для этого еще не совсем поздно?

Осторожно высвободив ладонь, Даня взял футляр с Юлиной скрипкой и отнес его в подъезд. Не хотелось мешать ей шумом. Смычок Даня разломал надвое и выбросил, послушал, как орудие сестриной пытки — а теперь просто мусор — царапается о стенки мусоропровода на пути вниз. С самой скрипкой получилось сложнее. Размахнувшись, он изо всех сил впечатал ее в трубу мусоропровода — гул стоял секунд десять, корпус едва повредился, зато лопнувшая струна полоснула Даню по подбородку, рассекая кожу до крови.

— Сука, — прорычал Даня и решил попробовать с железной батареей. Скрипка сдалась после нескольких ударов. Даня растоптал то, что уцелело, убеждаясь, что больше никто никогда ничего на ней не сыграет, и отправил вслед за останками смычка. На футляр не оставалось уже ни находчивости, ни энергии, поэтому его бросил просто так. Пускай это будет первым, что родители увидят, когда поднимутся на этаж.

Приехала скорая. Врач непринужденно топтался по ковру в грязных ботинках, шутил и называл Юлю «барышней». Осмотрев ее, он похвалил Даню за «хорошую смекалочку». Помимо слабости Юля ни на что не жаловалась, так что срочно везти ее в больницу смысла не было. Оставив их со списком лекарств и рекомендаций и направлением к гастроэнтерологу на утро, врач укатил на следующий вызов. Было не очень понятно, поверил ли он в Данину историю о том, как сестра перепутала мамины таблетки с мятными леденцами, и повлечет ли вызов врача последствия в виде проблем с органами опеки у их родителей. Какая-то часть Дани на это даже надеялась.

Юля снова уснула, и он сел под дверью ее комнаты, как верный сторожевой пес. Подумать только, если бы Аня не встретила на вечеринке своего бывшего, если бы она не вернулась в общагу, размазывая слезы, и не вынудила его тем самым уйти от Светы пораньше… Нужно купить ей огромную шоколадку.