Сидеть было неудобно; Даня достал из заднего кармана джинсов телефон, экран приветственно вспыхнул улыбающейся и глядящей куда-то вверх Светой. Даня сделал этот снимок украдкой, пока она высматривала белок у крон еще не сбросившего осеннее золото парка. Поверх Светы всплыло сообщение от Стаса. Сейчас было не до него, поэтому, смахнув уведомление, Даня открыл книгу контактов. Стоило сделать еще один важный звонок — и надеяться, что все получится.

Родители вернулись быстрее, чем приехала скорая. Даня успел задремать, прислонившись затылком к дверному косяку, и теперь голова в этом месте болела. Звон ключей быстро привел Даню в чувство, но он не спешил вставать, ожидая, пока родители окажутся внутри, включат свет, запрут дверь.

Мамуля выглядела великолепно. Ее красные губы расслабленно улыбались, а щеки розовели от выпитого в антракте вина. Поверх вечернего платья с открытыми плечами она накинула свою ослепительно-белую шубку: на улице было еще не настолько холодно, да и путь до театра и обратно родители преодолели с помощью такси (естественно, бизнес-класса), но суть была не в этом. Мамуля отправлялась в театр, чтобы произвести фурор. Получить подтверждение во взглядах приодетых ко случаю незнакомцев: она все еще восхитительна, и уколы красоты были не зря, и витамины из США прекрасно поддерживают молодость ее кожи, и шубка эта определенно стоила мучений сотни элитных грызунов. Глаза мамули довольно блестели. Она получила, что хотела.

За ней в коридор вплыла тень, которая была Даниным отцом. Присмотреться немного — и можно увидеть уважаемого профессора экономических наук, достаточно стройного для своих лет, с благородной сединой на висках и умными глазами. Но только если присмотреться. Папа был идеальной оправой для мамули — дорогим, но скромным металлом, не перетягивающим внимание от своего бриллианта.

— Я думаю, соседи выкинули, — сказала мамуля, позволяя папе забрать шубку. — Вечно свой хлам на этаже оставляют…

Значит, она увидела футляр от Юлиной скрипки. Просто допущение, что это мог быть именно тот футляр, для нее было слишком фантастическим. А вот папа, судя по озабоченно нахмуренным бровям, что-то такое допускал. Но бриллиант главный, а оправа второстепенна, так что спорить он не стал.

И только тут мамуля заметила Даню. Настроение у нее было достаточно хорошим, чтобы не напускать на себя тут же неприступный вид.

— Тебе не обязательно спать на полу, — бросила она, высокомерно ухмыльнувшись. — Каким бы ты ни был разочарованием, ты все еще Бах.

— С прибабахом, — сказал Даня, поднимаясь.

— Что ты сказал?

Красные губы напряженно сжались, в уголках появились жесткие складки. Она так привыкла к его безропотному повиновению, что даже малейшее сопротивление встречала с яростью прогневанной богини. Казалось, еще миг — и она набросится на него и выцарапает глаза. Но, не чувствуя в себе особой смелости противостоять ей, Даня не чувствовал и страха. Возможно, Юлька стала последней каплей. Возможно, сработал накопительный эффект после всех добровольных ожогов, и ненависти к своему бессилию, и разговоров со Светой, и не только разговоров — посреди мамулиного храма.

Так или иначе, слова не становились поперек горла, голос не затухал предательски, как обычно.

— Юля попыталась наглотаться твоих снотворных.

Повисла пауза. Папа попытался что-то сказать, но его никто не слышал.

— Я тебе не верю, — спокойно заявила мамуля. — Где она?

Даня кивнул на дверь за своей спиной.

— Спит. Но хрена с два я тебя к ней пущу.

— Да как ты смеешь… — Она принялась надвигаться на него, игнорируя робкие попытки папы взять ее под локоть, а ситуацию — в свои руки.

Даня не мог позволить ей приблизиться. Взял чугунную подставку для зонтов и швырнул ее в витражную дверь: прости, Юля, но мне нужно потянуть время. Разноцветные осколки с диким звоном засыпали коридор, и мамуля, взвизгнув, отшатнулась. Папа громко чертыхнулся. Даня выпрямился.

— Если бы тебе не было плевать на свою дочь, ты бы видела, в какое состояние ее загнала. И заметила, что покупать твои сраные таблетки приходится чаще, чем раньше.

— Ты спас ее? — спросил папа. Наверное, впервые в жизни он звучал так, будто ему было не все равно. Но все равно было уже Дане.

— Я мог не успеть.

Мамулино лицо побагровело, почти сливаясь с оттенком губ.

— Это все твоя вина! — взвизгнула она, с каждой секундой все менее устрашающая. — Наркоман чертов. Стекло разбил, уродец. И сестру надоумил, не сомневаюсь…

— Вы водили ее к врачу, когда стало известно о головных болях?

Вина в папином взгляде была красноречивее слов: может, он и попытался поднять эту тему, но мамуля подняла его на смех. Какие головные боли в одиннадцать лет? Да притворяется, лентяйка.

— Вы хоть раз спрашивали Юлю, хочет ли она переходить на домашнее обучение? — продолжал Даня. — У нее еще остались хоть какие-то друзья?

— Заткнись, тварь!

О, как же сильно ей хотелось сейчас оказаться рядом с ним, схватить за волосы, приложить о стену — и заставить жрать осколки ее драгоценного стекла, блестевшие на полу. Но эти же самые осколки сдерживали ее. Не шагать же по ним в новеньких лабутенах. Поэтому из всего арсенала оружия у мамули оставались только слова.

— Ты тут никто, слышишь? Овца ты паршивая. Позорище. Выродок. Сейчас же выметайся из моего дома!

— Риточка, успокойся. — Папа примирительно коснулся ее плеча, но мамуля резко отдернула его.

— Звони в полицию. Немедленно. И этому своему генералу, чьему сыну ты помог поступить. — Быстрый, полный ненависти взгляд на Даню. — Я сгною тебя, скотина. Ты у меня дерьмо жрать будешь. — И снова на папу: — Ну же!

— И в опеку позвони заодно. — Даня сжал челюсти. — Пусть увидят, как любящие родители довели ребенка до попытки самоубийства.

Папа растерянно посмотрел на Даню, сильно побледневшего, но не сдвинувшегося с места. Рука, полезшая во внутренний карман пальто за телефоном, замерла. Сознательное или нет, это было папино сопротивление мамулиной воле. Первое на памяти Дани.

— Чего ты ждешь? — яростно обернулась мамуля, не понимая, что спровоцировало заминку. — Звони. Звони немедленно!.. Дай сюда!

Она вырвала у папы из рук его смартфон, но позвонить никуда не успела — заиграла упрощенная мелодия французского вальса, служившая дверным звонком. Позабыв о Дане, родители посмотрели в черно-белый экранчик домофона на неожиданных гостей.

— Это Назар с Ульянкой. — Мамулин голос прозвучал беспомощно. — Что им тут надо в такое время?..

Юлю Ульяна уложила спать в комнате на втором этаже и, подогрев для Дани ужин, побежала отгонять от двери гиперактивного Зиночку. Дане кусок в горло не лез. Даже от чая, заваренного Назаром в качестве альтернативы, чуток подташнивало.