Голос матушки словно вынырнул из воды где-то рядом. Похоже, за своими отчаянными мечтами Стас и не заметил, как пропустил часть тирады и начало истерики — со слезами и прерывистым дыханием.

— …С этой сукой своей, дылдой чертовой, хорошо устроился. А я? А кому я нужна с сынком-дебилом? — Матушка, до того распалявшаяся в пустоту, посмотрела на Стаса с неподдельной ненавистью. — Лучше б ты сдох тогда.

Он тоже часто думал так. Если отмотать время обратно, если предоставить ему сделать выбор — оттолкнул бы семилетними ручонками капитана, ушел бы ко дну, покормил бы пару дней рыб, пока его не нашли бы водолазы. Насколько бы это было проще.

Да, мысль эта была не новой. Но услышать ее от матери — которая заботилась о нем и по-своему гордилась, которая столько раз подчеркивала, как сильно он ей нужен, которая терпеть не могла, если у него появлялись друзья, которая всю его жизнь шпионила и вторгалась — к этому Стас оказался не готов.

В следующую секунду его правая ладонь вспыхнула — словно он резко опустил ее в кипящее масло и отдернул. Матушка смотрела заплаканными глазами, такими удивленными, что, казалось, вот-вот выпадут из орбит.

Он ударил ее.

И в этот момент все как будто переиначилось. Все его заслуги, все его усилия, приложенные к тому, чтобы их с матушкой жизнь не развалилась, потеряли вес. Они больше не считались. На ее лице, пусть опухшем, пусть неумытом, читался шок — и страшная обида. Теперь уже не она была здесь злодейкой, отравлявшей то немногое, что у Стаса оставалось. Теперь он был ее злейшим обидчиком.

Он ее ударил. Рука продолжала гореть. Во рту вдруг стало очень горько.

— Уйди! — закричал он, выталкивая матушку из комнаты прочь. От шока она не особо и сопротивлялась и в запертую дверь поколотилась вяло, недолго, как будто для порядка, — а потом ушла. Наверное, достанет другую бутылку коньяка из другого тайника, напьется и вырубится в гостиной.

Выступившие слезы искажали Стасову реальность. Цветы на ковре призывно шевелились: ну давай, Стас, ложись. Мы попытаемся пробить твою кожу своими острыми лепестками и прорасти сквозь твою плоть. Мы отправим райских птичек, чтобы выклевали твои глаза.

Разве мог он сопротивляться?

И когда ему уже начало казаться, что цветы исполняют свое обещание, тыкаясь колкими уголками ему в спину, телефон вспыхнул и завибрировал. А затем еще раз. Еще. И еще. Сообщения.

Но это был не Даня. Это был кто-то совершенно незнакомый — и одновременно очень даже знакомый, потому что на фотографии профиля стоял розовый заяц. Единственный пластиковый глаз насмешливо смотрел на Стаса.

Он поспешно открыл сообщения.

В чем смысл твоей жизни?

Хочешь узнать?

Сегодня. Четыре часа ночи

Стас дочитал и вздрогнул, едва не выронив телефон, потому что он завибрировал в руках, принимая четвертое сообщение.

Там, где все началось

Спасатели и их жертвы

Кто-то сжег кнопку четвертого этажа в новом лифте. Консьержка написала по этому поводу очень язвительную, по ее мнению, записку и прилепила на стену возле лифта. В этой записке она жестко высмеяла тех, кто «гадит у себя же дома», на что получила целый столбик приписок а-ля «да вы сами кого попало в подъезд пускаете». Убедившись, что консьержка не смотрит, Даня сфотографировал переписку и отправил Свете. Пусть посмеется.

Уже было поздно — Даня здорово задержался у Светы в общежитии, и задержался бы еще на дольше, если бы неожиданно не заявилась Анечка. Оказывается, на вечеринку, где она должна была проводить этот вечер, уступая комнату соседке и ее парню, заявился ее бывший со своей новой пассией. Поэтому планы пришлось отменять: они заварили чай и посидели немного со всхлипывающей Анечкой, а потом Света провела Даню до окна в столовой. В общаге он находился нелегально — комендантка после смерти Бычка все еще не впускала чужаков.

Света поцеловала его напоследок так многообещающе, что он почти возненавидел Анечку с ее драмой. Мечты о месте в общаге, где уединиться так же сложно, как найти комнату без тараканов, сменились фантазиями о съемной квартире. Вот там никакие Анечки их не достали бы. И тараканов, скорее всего, не было бы.

— Жаль, что так получилось, — смущенно улыбнулась Света, открывая окно. — Может, в следующую пятницу удастся ее куда-то отправить.

— Надеюсь, — проворчал Даня, садясь на подоконник, чтобы перемахнуть через него в чернильные ноябрьские сумерки. — Слушай, а это окно всегда на ночь запирают?

— Конечно. Не хватало нам тут грабителей. Хотя и некоторые студенты друг у друга тут воруют. В основном на кухне, только отвернешься — и нет котлетки. И никаких камер, чтоб поймать негодяев. Два-ка-девятнадцатый.

Она подхватила его фразочку, и Даня нашел бы это милым, если бы вообще слушал ее в этот момент, — но он завис на своем.

— То есть залезть в общагу ночью без помощи изнутри невозможно?

— Очевидно. — Света разочарованно нахмурилась, не получив ожидаемой реакции. — А почему тебя это вдруг так заинтересовало?

— Я только сейчас понял. Если бы Бычка убил кто-то из общажных, его бы уже сто раз вычислили и арестовали. А значит, скорее всего, это сделал человек извне.

— О господи. — Свету передернуло. В отличие от Стаса, спокойно выслушивавшего любые теории, она к такому оказалась не готова. — Ты хочешь сказать, что кто-то?..

— Кто-то из местных мог впустить убийцу. В это вот окно.

— Блин. Теперь, когда ты сказал это… я уснуть не смогу.

— Прости. Мне не стоило…

— Да ладно, Дань. — Света наклонилась к нему и звонко чмокнула в кончик носа. — Идем гулять завтра?

Они пойдут гулять завтра. В какой-нибудь парк. Будут шуршать палыми листьями, пить какао из одного термоса и обниматься на каждом шагу. Окрыленный собственными фантазиями о том, каким чудесным может получиться это завтра, Даня зашел в квартиру.

В прихожей было темно и удивительно тихо. Даня знал, что родители будут поздно; накануне мамуля закатила папе скандал, и тот задобрил ее билетами на «Кармен», в день перед премьерой стоившими какую-то баснословную сумму. Но в таком случае почему из глубин квартиры не доносятся звуки пыток Юли? В это время по расписанию она всегда играет. Или плачет, если не слышит, как ключ проворачивается в замке.

— Юля? — позвал он, смутно понимая, что никто не отзовется.

Не разуваясь, Даня пошел к ее комнате. В груди камнем тяжелело дурное предчувствие. Свет не горел. Может, родители взяли Юльку в театр, а он об этом забыл? Может, в ее расписании появились дополнительные занятия, о которых ему не сообщили? Может, она сегодня ночует у подружки?.. Нет, подружки для Юли закончились в ту ночь, когда он сбежал отсюда, надеясь, что навсегда.