Я велел Ральфу привести Флору на аудиенцию в Белый дом, и она явилась — страшно недовольная. Зависла на пороге, но я приказал ей войти. В пещере камер не было, и я был уверен, что звук на таком расстоянии не запишется — помешает водопад. Вот что мне больше всего нравилось в новой моей резиденции: что происходит в Белом доме, не выходит за пределы Белого дома.

Я сидел на троне. Она остановилась передо мной.

— Зачем звал?

— Флора, я хочу, чтобы сегодня ты подавала мне ужин. Здесь, в пещере.

— Вроде бы мы этот вопрос уже обсуждали?

— Да, но теперь тебе не придется меняться с другими. Я хочу, чтобы это была ты. Понимаешь?

Она задохнулась, зажала на миг рот рукой.

— Чтобы это была я? Взаправду? О, Линкольн, это так… так… — Вдруг лицо ее изменилось. — Так мерзко.

— Нет, ты не поняла. Я выбрал тебя.

— Нельзя выбирать себе девушку. Я не шоколадный батончик.

— Но я хочу, чтобы ты пришла.

— А, это совсем другое дело, — не моргнув глазом отрезала она. — Жди меня к половине восьмого.

Нахальства ей не занимать. Но меня это больше не раздражало. Наоборот, стало нравиться. Отчасти потому я и выбрал ее своей королевой. Дерзость не беда, я сумею подчинить Флору своей воле так или иначе. Правда, я бы предпочел наиболее простой — и легкий в том числе — для нее способ. Я же не чудовище.

— Разве ты не хочешь выиграть?

— В чем-то выиграешь, в чем-то проиграешь — мне все равно, — таинственно отвечала она.

Я попробовал иной подход:

— Я всегда был к тебе добр. — Ведь это же правда. — Обеспечил едой, теплом.

— Господь дает, и Господь отнимает, — сказала она.

— Что это значит?

— Почитай Библию.

— Я даже сделал тебя Второй, — напомнил я. — В Осни ты была Одиннадцатой.

Она скрестила руки на груди, так что исчезла пересекавшая футболку надпись «Моторхэд».

— Не имеет никакого значения, — сказала Флора. — Что здесь, что в Осни.

— Можешь не относиться к этому всерьез. Просто придешь и… выполнишь всю процедуру.

— Какую процедуру? — Янтарные глаза сощурились. — К чему ты принуждал девочек?

— Ни к чему такому, — ответил я. — Еду мне подавали.

И… выступали.

— Выступали?

— Ну да.

— Это как?

— Миранда изображала синхронное плавание… а Джун понарошку играла на скрипке.

В пересказе это выглядело противнее, чем на самом деле.

— А я что буду «исполнять» в твоем личном кабаре?

— Будешь петь, — не лукавя, ответил я.

— Пе-е-еть? — взвыла она. — И думать забудь!

— Флора, — заговорил я самым убедительным и разумным, как мне казалось, тоном. — Ты придешь сюда, и ты будешь подавать мне еду. Наденешь юбку Миранды. И ты споешь. Или останешься без ужина.

Она так и обдала меня презрением.

— Ладно, — сказала она, и на миг я подумал, что она согласна. Но тут же она добавила: — Могу и не есть.

На пороге она разминулась с Ральфом.

— Что-нибудь еще надо? — спросил он.

— Надо! — ответил я слишком резко — я на Флору злился, не на него. — У меня закончились листья-ракеты.

— А, да, — пробормотал он. Почесал затылок, где отрастали сбритые волосы. — Ракеты. Ребята тоже просят. Похоже, на коронации всем здорово вштырило.

Я буквально надвое разрывался. С одной стороны, здорово, что моим подданным пришлась по душе коронация, но я не стану делиться с ними драгоценным растением.

— Нет, им не давай. Весь запас мой. Государственная монополия.

По мне, это было вполне разумное решение. Колонисты тоже так делали: брали под контроль урожай на своей территории.

Ральф снова взглянул на меня — озабоченно, он так часто смотрел в последнее время.

— О’кей.

Когда Флора меня отвергла, я мог позвать двух других мне прислуживать, но я не стал. Так и ел в одиночестве. Миранда, похоже, недоумевала. Но мне было плевать на нее. Меня волновала одна лишь Флора — как сломить ее дух, подчинить ее волю своей. Впервые в жизни девочки хотели быть со мной, а я хотел ту единственную, которая не хотела.

Я быстро приспособился к жизни отшельника. Выходил так редко, что прям слышал, как поворачиваются вслед мне камеры, их черный глаз следил за мной всюду, куда бы я ни пошел. И мне казалось, я не обязан обеспечивать их интересным зрелищем. Пусть снимают, как ребята охотятся в сотый раз. Поскольку я — ботан, я достаточно хорошо представлял, как редактируется отснятый материал, и знал, что в итоге в сериал попадут самые первые сцены — когда я придумал, как поймать козла, когда мы впервые удили рыбу. Телевизионщики используют мои хиты: Джун, сжигающая скрипку подле меня; Ральф, не сумевший разделать козла, и я — сумевший. Мое состязание с Себом за зеленый кокос. Флора и я у самолета. Я уже снялся в самых выигрышных сценах, и мне-то не было надобности красоваться перед камерами. А теперь, посреди проекта, я поступил как настоящая знаменитость — я исчез. Я сделался почти недоступен и сознавал, что теперь любой кадр со мной будет на вес золота. Я — Говард, черт побери, Хьюз[24].

Оставалось только перенести в мое логово костер. Тогда мне вообще не придется вылезать под взгляды камер. И тут старушка природа помогла мне сохранить власть: каждый вечер в определенный час перед закатом в пещеру проникал сверху идеальный луч света, и огонь загорался как миленький. Поначалу я опасался, не выживет ли дым меня из Белого дома, но то же отверстие в потолке служило трубой, и дым вытягивался из пещеры. Еще один плюс — по ночам мне теперь было тепло. Был, правда, и недостаток: часть Белого дома от сажи превратилась в Черный дом.

Я стал иначе воспринимать Белый дом: не как логово ботана, а как дворец. Я не кротик-отшельник, я Людовик XIV, решивший оставить Париж лузерам и построить офигенно огромный дворец в Версале, а все прочие пусть утрутся и ездят к нему в гости.

Охотиться не надо было — это я поручил своим подданным. Велел им принести топливо. Я использовал одну из маленьких пещер, чтобы хранить в прохладе мясо и рыбу. Торчал в своей пещере, жег костер, купался в водопаде. Я перестал появляться у Бикини-Боттом. А поскольку я контролировал весь запас пищи, я мог проследить за тем, чтобы Флора ничего не получала. Остальным я велел есть у меня на глазах, чтобы они ничего не могли утащить для нее.