Одна лишь Флора не пела. Я следил за ней из-под полуопущенных век. С ней я решил разобраться позже. Рано или поздно она мне споет — когда есть захочет. Пока я был слишком занят — наслаждался этой минутой — и не хотел отвлекаться, планируя месть. Слова гимна звучали в моих ушах слаще меда. Внезапно песнь чемпионов обрела смысл. Раньше я слушал ее с позиции вечного проигравшего, изгоя, который смотрит со стороны на чужой праздник. Но когда ты сам — победитель, это ужас до чего приятно. Теперь я попал в избранный клуб, и не просто рядовым членом — председателем. Впервые за свою чертову жизнь я — в эпицентре всеобщей хвалы.

Я выложил зеленый кокос перед костром, словно на алтарь, а рядом — мой посох, священное оружие. Подготовил кульминационный момент. Я заранее провел вокруг, ближе к верхушке, надрез одним из наших самодельных ножей, чтобы в тот миг, когда я нанесу завершающий удар посохом, верхушка вместе со стеблем отделилась вчистую. Но это чуть позже. Сначала — веселье. Ральф обошел всех и раздал листья-ракеты, каждому по листочку. В этот день — только в этот — в вечеринке участвовали все.

— Есть тут Четверть? — провозгласил Ральф.

И все (кроме Флоры) откликнулись:

— Линкольн — Четверть.

— Кто здесь чемпион? — во всю глотку проорал Ральф.

И в ответ:

— Линкольн — чемпион.

Меня подхватили, понесли вокруг огня. Держали высоко, на уровне плеч, выше вращались звезды, внизу горел огонь. Я это заслужил. Я не какой-то дурацкий двор обежал — я спас их души, всех до одного спас своим умом и находчивостью. Они все обязаны мне жизнью — буквально. И я впивал хвалу и поклонение, и это был лучший миг моей жизни.

Потом меня опустили на землю, потом все страньше и страньше: все обнимались, в какой-то момент я даже стукнулся скулой о скулу Себа. Все пустились плясать вокруг костра и вопить, словно дикари. Выкрикивали мое имя и подпрыгивали.

Отчасти для них это было забавой, поводом подвигаться и покричать, но мне понравилось, ведь в средоточье веселья был я сам и все время выкликали мое имя, мое личное имя, так, как я никогда его не слышал — словно с трибун: «Линкольн», хлоп-хлоп-хлоп, «Линкольн», хлоп-хлоп-хлоп. Офигенно. Песня становилась все громче, парни принялись скакать через костер, девочки стали изображать такой секси-танец, по-настоящему соблазнительный. Флора виляла бедрами из стороны в сторону, закрыв глаза, покачивая головой в такт, метались распущенные волосы. Выглядела она потрясающе, и я твердо решил: она явится прислуживать мне за ужином, как обе другие. Миранда и Джун танцевали вдвоем и в какой-то момент, клянусь, чуть не поцеловались, и я прикинул: по моему приказу они бы это сделали. Я бы мог вечно смотреть на танец, но мне требовалась кульминация, высший момент моего торжества. Посреди шума и гама я вознес свой посох над головой, точно древний король. Зеленый шар лежал подо мной, недвижный, уже побежденный. Жертвоприношение готово.

Сейчас я расколю его, мы выпьем сладкий сок, и все убедятся, как я хорош. Я надену зеленую шляпу чемпиона, и все будут приветствовать меня, их клики вознесутся к небесам. И тогда я отдам приказ, который втайне (поначалу даже от себя) готовил с тех самых пор, как очнулся на этом острове: пусть зовут меня «Президент Линкольн». Глядя в освещенные огнем, дикарские, полные обожания лица, я знал: все будут согласны. И вот в разгар общего безумия под сладостную музыку — мое собственное имя, повторяемое снова и снова — я поднял посох и обрушил его на зеленую сферу. Она аккуратно раскололась по надрезу, и что-то выкатилось наружу.

Что-то немыслимое.

Видеокамера.

Мы сидели вокруг костра, совершенно протрезвевшие, зеленый шар занимал свое место в круге, словно еще один член клуба «Завтрак». Камеру держал я, Четверть. Черная, маленькая, но тяжелая. В одном углу ее горел крохотный злобный огонек, одинокий красный глаз. Никаких проводов. Прочный защитный футляр.

Все смотрели на меня так, словно камера была раковиной-рогом из «Повелителя мух», словно я имел право говорить первым лишь потому, что держал ее в руках. Но я не мог ни слова из себя выдавить. Поразительно, как одна мысль, что твои слова записываются, запирает рот на замок.

— Господибожемой, — пробормотала Миранда. — Мы участвуем в телешоу.

— В реалити-шоу, — уточнила Джун.

— Это невозможно. — Ко мне вернулся наконец голос. — Для этого мы должны были бы заполнить анкеты, дать согласие на обработку персональных данных, еще нужно разрешение от родителей и тому подобное. Мы же не подписывались…

— Подписывались вообще-то, — заметила Флора. — Мы все заполняли бумаги для летнего лагеря. И родители подписывали. В таких бумагах часто где-нибудь написано: поставьте галочку, если даете разрешение на фото или видеосъемку. Видимо, это, — кивком она указала на камеру, — упоминалось мелким шрифтом.

— Очень мелким, — проворчал я. — Это же летний лагерь «Подготовки к взрослой жизни».

И тут высказался Гил:

— Если это что-то вроде «Выжившего», так вполне себе подготовка к самостоятельной жизни.

— Это не «Выживший».

Мы все обернулись к Миранде, удивившись ее уверенности.

— Оглянитесь же, — сказала она. — Семеро загорелых подростков. Это «Остров любви».

— Что такое, черт бы его побрал, «Остров любви»? — спросила Флора.

— Компания ребят на острове. Они разбиваются на пары, и самая популярная пара выигрывает пятьдесят тысяч.

— Фу, — сказала Флора, — это отвратительно. Более тупой и легкомысленной идеи телешоу я в жизни своей не слышала.

Миранда откинула волосы с лица.

— Но ведь я верно угадала?

Мы переглянулись и вдруг застеснялись. У меня сердце ухнуло. Если она права, если это шоу со свиданиями, тогда мне конец. Все разобьются на пары, а я опять останусь не у дел, как всегда, когда набирали команду. Миранда попросту вернется к Себу, Джун, скорее всего, выберет Ральфа, а Гил и Флора, и так сдружившиеся теперь, когда оба стали Вторыми, вполне могут заключить соглашение и тоже попытаться стать победителями шоу.

— Ну хорошо, — сказал Гил, — по крайней мере, теперь мы знаем, что с нами все будет хорошо.

— Откуда мы это знаем? — спросил Себ.

— За нами все время следят. Не допустят, чтобы что-то случилось.

Хотя его замечание было совершенно верным, меня оно не утешило. Напротив, лишь усугубило мои проблемы. Хорошенькое дело — быть президентом под постоянным присмотром. Три дня, три жалких дня я наслаждался эрой Линкольна, и именно в эти три дня я обеспечил камерам доступ во все уголки острова, я притащил зеленую гонаду в хижину, и она видела и записывала все, что происходило в № 1 Бикини-Боттом. Миранду в юбке. Джун в юбке. Джун, «играющую на скрипке». Меня аж передернуло при этой мысли. Не то чтобы мне стыдно стало или что. Не то чтобы я плохо поступал или неправильно. И все же…