— Значит, нас скоро спасут! — уверенно произнесла Джун. — Реалити-шоу не может длиться вечно.

От этих ее слов мне стало еще хуже. Меньше всего хотелось расставаться с только что приобретенной властью. Обычно у президента есть по меньшей мере четыре года, а у меня не было и четырех дней. Что ж, если мой срок правления столь краток, постараюсь извлечь из него по максимуму. Я поднялся на ноги и подошел к огню.

— Что ты делаешь? — всполошилась Флора и протиснулась между мной и костром.

— Хочу ее сжечь, — сказал я.

Мысль, что за нами следят, что мы под наблюдением двадцать четыре часа в сутки, была невыносима. Мне нравилась власть, но вовсе не хотелось, чтобы за мной подглядывали, когда я пускаю ее в ход. Глазок камеры даже в эту минуту следил за мной, бросал вызов: мол, что ты со мной сделаешь? Я предвкушал, как эта камера затрещит в огне, выбрасывая искры, и красный глаз померкнет. Я поднес свою жертву к огню.

— Смысла нет, — сказала Флора.

— Почему?

— Потому что они повсюду. Неужто не понял? Это не единственная камера. Тебе пришлось бы сжечь их все.

Она раскинула руки и покружилась на месте. Со всех сторон эти пальмы, по два кокоса на каждой. Я припомнил, что даже в тех местах, где пальмы не должны были расти, например, на вершине Монте-Кристо или на гальке у озера, всегда мы натыкались на пару зеленых гонад, следивших за нами. Если в каждом «кокосе» спрятана камера, то Флора права. Они повсюду.

Я отодвинулся от огня и сел.

— Почему кокосов всегда два? — задумалась Джун. — Что во втором?

— Техподдержка, — сказал я устало. — Вай-фай-передатчик. Запасная камера. Откуда я знаю.

Больше я выдержать не мог. Передал камеру Ральфу, подручному короля, и взял свой посох, оперся на него, чтобы встать. Оставался один только выход.

— Как бы то ни было, я не могу впредь жить здесь и заботиться о вас.

Они все испугались, как и в прошлый раз: папочка их бросает.

— Куда же ты пойдешь? — спросил Себ.

— В пещеры, — сказал я, припоминая день, когда мы их исследовали. — Займу самую большую, там будет моя резиденция.

Пока не обнаружились камеры, я мысленно именовал ту пещеру Белым домом. Теперь это показалось чересчур хвастливым, нельзя такое произносить на камеру. Лучше хранить это про себя. Мне так много придется хранить теперь про себя.

— А огонь! А еда! — запаниковала Джун.

— Все остается по-прежнему. Только жить я буду в пещерах, а не в Бикини-Боттом. У вас все будет. Каждый вечер я буду возвращаться, зажигать костер и готовить. Но я не желаю, чтобы за мной наблюдали.

Я был уверен в своем решении. Я уйду, а они пусть разбиваются на пары без меня. Главное — держаться подальше от этого. Я все еще нужен им, от меня они получают огонь и еду, но мне-то зачем проходить через унижение, чтоб девчонки меня отвергали и, самое скверное, чтобы этот отказ фиксировала камера. Думая о камере и о том, какую истину она мне открыла, я вынужден был признаться себе: оба свидания я купил в обмен на еду. Просто так ни Миранда, ни Джун не пришли бы ко мне. И теперь я хотел спрятаться, зализать раны и, насколько смогу, удержать остатки своей власти. Мне стало ясно, что правление мое подходит к концу. Джун права — само присутствие камер означало, что мы не будем торчать тут вечно. У реалити-шоу есть свои ограничения во времени, скоро определится победитель, и на этом точка.

Ботаны и кротики — не экстраверты. Мы не предназначены для реалити-шоу. И когда все так усложнилось, я повел себя как классический ботан — удрал в свою комнату. Отныне моей комнатой станет пещера, Белый дом. Я огляделся. Кое-что надо взять с собой. В свете костра блестела зеленая гонада, огонь отражался в ней. Отрубленная голова, да и только. Она по-прежнему принадлежала мне, единственный мой трофей. Я подобрал псевдоорех и зажал его под мышкой, словно баскетбольный мяч.

— Вы все можете приходить ко мне в гости в пещеры. Ральф! — Он насторожил уши, как пес, которого зовут на прогулку. — Иди со мной.

Он поднялся на ноги.

— И это прихвати. — Я указал на второй предмет, который не собирался тут бросать.

Мой трон.

На реалити-шоу всегда говорят: мол, люди забывают про то, что их снимают. Так вот я не забывал ни на секунду. В пещере я был в безопасности, компанию мне составлял только зеленый кокос, я назвал его Уилсоном, как тот волейбольный мяч, который стал единственным другом Тома Хэнка в «Изгое». Я даже сделал ему лицо, углем нарисовал. Отвел ему личную нишу в пещере, и он там расположился вполне охотно. Угольные глазки следили за мной, но теперь мне это не мешало. Главное, внутри у него пусто, камера выброшена, и пусть смотрит на меня сколько хочет.

Ральф помог мне перенести из Бикини-Боттом мебель. Стол и табуретки я там бросил, но забрал кровать, коврик и Библию, которую мы нашли в самолете. Также я прихватил кусок фюзеляжа с номером ED-34. Раз Белый дом превращается в логово кротика, кротику нужны его трофеи. Я вполне удобно устроился.

Но когда я перебрался, выяснилось, что я не первый, кому эта пещера приглянулась в качестве жилища. Кто-то побывал тут до меня.

В глубине пещеры было что-то вроде прихожей, куда свет проникал сверху. Мы осматривали ее в первый раз, когда исследовали пещеры. Зеленый, пятнами, свет просачивался сквозь заросли над пещерой. Идеальное место для сна. Я принялся расчищать пол от камней и листьев и в нише на что-то наткнулся — на что-то твердое, квадратное, цвета крови.

Это была книга — в кожаном переплете, страницы с золотым обрезом. На миг я подумал, что это еще одна Библия, но потом открыл ее и прочел на титульной странице:

Я полистал книгу в поисках имени, закладки или пометки на полях, чего угодно, что могло бы навести на след владельца, но ничего не было. Всего день назад от такой находки у меня взорвался бы мозг. Она означала бы, что на острове есть поселенец, мистер Курц, капитан Немо. На самом деле книга, вполне вероятно, принадлежала кому-то из техников, устанавливавших тут повсюду камеры к нашему прибытию. Но все же она казалась чем-то более значимым, словно бы она могла принадлежать и давно умершему одиночке, жившему на этом острове. Книга выглядела старинной, может быть, и стоила немало, но главным образом меня порадовала возможность почитать что-то еще кроме Библии. Я предполагал, что меня ждут довольно-таки одинокие дни, пока телекомпания не положит конец съемкам.

Многие пьесы Шекспира были мне знакомы благодаря поездкам в Стратфорд-на-Эйвоне, но только одну я знал вдоль и поперек: «Бурю». Она входила в обязательную программу по английской литературе, и я написал примерно восемь конспектов для всех ленивых Единиц. И потому-то, что она была мне так хорошо знакома, я с нее и начал вечером чтение, порой даже вслух декламировал Уилсону, единственному моему зрителю. Монологи Просперо мне понравились. У меня с ним много оказалось общего. Он был королем на собственном безлюдном острове, у него была пещера, был посох и парочка старых книг. А еще у него были слуги на посылках. И он жаждал мести. Как Эдмон Дантес. Как я.