у тебя, знаешь, что бы я делал? День и ночь ломал бы голову, как облегчить ему жизнь. А ты вместо этого только затрудняешь ее и причиняешь ему горе!

Сэм Грегор встал и принялся ходить по комнате туда и сюда, засунув руки в карманы.

– Ты ведь хочешь домой, не так ли? – спросил он.

Майкл кивнул.

– Хорошо. Я обещаю тебе поговорить с директором и позвоню твоим родителям, чтобы они тебя забрали. Но только если ты мне пообещаешь оставить это дело и больше не будешь донимать им окружающих, особенно твоего деда. – Он склонился к Майклу: – Не может все делаться так, как это представляет себе двенадцатилетний мальчик. Каждому приходится однажды чем-то пожертвовать. Итак, Майкл, ты мне это обещаешь?

Майкл медленно вложил свою правую руку в протянутую мужскую ладонь. О чем говорили между собой директор интерната и учитель Сэм Грегор в те несколько часов, которые Майкл проспал на диване учителя, никто не знает.

Но в то же утро состоялся телефонный разговор с господином Петри в Бельмонте, и вследствие этого разговора его сын Майкл (который, впрочем, вел себя разумно и больше не высказывал никаких безумных идей) мог снова вернуться домой и в тот же день очутился в Бельмонте.

Лейтенант рассказывает о своих приключениях, и Майкл едва не падает с дерева

Майкл сдержал слово и помалкивал. Но он ничего не мог поделать с переменами, которые с ним происходили. Он становился все более замкнутым и угрюмым. Он избегал людей. Его собственная семья видела его только за обедом. Он молча выхлебывал свой суп, отвечал только на вопросы, заданные непосредственно ему, и удалялся сразу после компота. Если дед приглашал его в «Гренландию», он вежливо отказывался под тем предлогом, что не хочет отнимать у президента драгоценное время на игру в шахматы. На футбольном поле он больше не показывался. Когда школьные уроки и обед наконец оставались позади, он проводил вечер в своем убежище в саду, на пригорке. Там стоял старый бук, в который несколько лет назад ударила молния, и ствол расщепился пополам. Майкл вбил в развилку поперечную дощечку и просиживал на ней часами. Делал там домашнее задание и читал книги – одну за другой. В том числе и такие, какие в двенадцать лет не поймешь.

Госпожа Петри сказала своему мужу:

– Я больше не узнаю своего сына. Он так изменился!

– Такое бывает, – успокоил ее господин Петри. – Я тоже в тринадцать очень посерьезнел.

Но Сьюзи, дерзкая юная дама, пожала плечами и невозмутимо изрекла:

– Майкл просто чокнутый!

Президент был единственным, кто действительно страдал. Его наполняла глубокая печаль всякий раз, когда он думал о своем внуке.

– Господин Гран, – сказал он своему секретарю. – Я не должен был допускать, чтобы мальчика отправили в этот интернат. Мой друг доктор ван Штейн хотел как лучше, но это была ошибка.

Господин Гран беспомощно качал головой:

– Я не видел Майкла уже несколько недель, господин президент! У меня уже скопились дюжины редких почтовых марок для него, а он все не показывается.

– Он их больше не собирает, – грустно сказал президент. – И больше не плюет по вечерам на головы прохожих под балконом. Но самое худшее, господин Гран, самое худшее случилось вчера: он принес из школы табель с оценками, сплошные «хорошо» и «отлично». И внизу похвала за его прилежание. Он первый ученик в классе… вы можете себе представить? Майкл Образцовый, а?

Вскоре Сьюзи должна была праздновать свой пятнадцатый день рождения. Госпожа Петри устраивала в ее честь большое празднество в саду, и Сьюзи предавалась предвкушению, как она будет в центре всеобщего внимания. Среди приглашенных было много молодых людей, в том числе военные летчики и моряки; планировались танцы, а в завершение праздника, когда уже зажгут фонари, состоится театральное представление под открытым небом.

Террания все еще не участвовала в войне, но никто не знал, долго ли это продлится. Все больше людей требовали, чтобы страна выступила на стороне Урбии, и армия стояла наготове. Назавтра мог прийти приказ к выступлению, и эта мысль усиливала желание военных повеселиться сегодня.

Во время праздника Майкл сидел на пригорке в развилке своего дерева и с отвращением смотрел на накрытые столы и движущиеся головы людей. Ему было скучно. Оживленные беседы, доносившиеся до него, казались ему чистейшей воды глупостью.

– Милостивая государыня, – шутливо расшаркался лейтенант прямо под ним. – Сердце старого воина забьется чаще, если вы очистите для него это яблоко.

«Старому воину» было лет двадцать пять, не больше. Сьюзи, «милостивая государыня», благосклонно поклонилась и принялась особо изящными движениями разделывать яблоко, которое – по мнению Майкла – спокойно можно было съесть и неочищенным.

– А где это вы получили такое ранение? – спросила Сьюзи, указывая на шрам, тянувшийся по кисти лейтенанта и исчезающий в рукаве его кителя.

– Ах это? – он засмеялся. – Это по счастливой случайности. Если бы не везение, мне бы сейчас не сидеть здесь с вами, а на дне морском водиться с русалками, которые уж точно не так очаровательны, как вы…

– Расскажите, расскажите! – защебетали другие девушки с блестящими от любопытства глазами и вытянули шеи, чтобы лучше видеть лейтенанта.

Майкл на своей дощечке тоже подвинулся вперед и нагнулся над веткой, чтобы ничего не пропустить из боевой истории.

– Да, дело было так… – начал молодой офицер. – Однажды утром мы летели своей эскадрильей, каждый в своей машине. Всего одиннадцать человек. В целях патрулирования. И вот мы летим, я замыкающий. Кругом ничего подозрительного. Чисто прогулка. Жужжим мы над морем, поступает приказ возвращаться, и мы поворачиваем. Вдруг я замечаю, что у меня мотор барахлит. Радирую командиру эскадрильи, чтобы доложить, и тут вижу, что из мотора уже вырывается пламя. Не успел я и глазом моргнуть, как самолет загорелся. И я спешно выбрасываю надувную лодку и следом катапультируюсь сам. Мы мягко приземлились: лодка на маленьком парашюте, я – на большом. Море – зеркальная гладь, я доплыл до лодки и погреб на ней вдогонку эскадрилье. А они уже хватились меня, пустились на поиски потерянной овечки и не дали мне сполна насладиться гребным спортом. Так я отделался одним этим шрамом.

Лейтенант совал в рот кусочки разрезанного яблока. Его слушатели смотрели на него с молчаливым обожанием.

– А что стало с вашим самолетом? – спросила Сьюзи.

– Понятия не имею. Как я уже говорил, он загорелся. Насколько я помню, его понесло к маленькому острову, какие рассыпаны в океане дюжинами. Там, вероятно, застрял в деревьях и сгорел.

Если бы молния ударила в дерево Майкла второй