лишних наблюдателей. Берт протянул Майклу термос с горячим кофе и кусок шоколада. Это было очень кстати.

Долго ли они уже находились в полете? Утренние облака рассеялись. Безбрежное чистое небо простиралось над безбрежным океаном. Перед лицом сплошной синевы неба и моря терялось чувство времени. Длилось ли это часы? Не заснул ли он и не снится ли ему все это?.. Майкл вздрогнул, когда Берт толкнул его локтем.

– Мы на подлете, – крикнул он. – Где-то здесь скоро покажутся острова.

Они немного снизились, и Майкл, окончательно проснувшись, внимательно смотрел вниз.

– Вон, – крикнул он, – вон там что-то темнеет. Это остров или корабль?

Они летели все еще слишком высоко, чтобы разглядеть далеко внизу крошечную точку.

– Остров, – сказал Берт, – но не тот! Наш должен быть немного южнее.

Они еще снизились и в замедленном темпе летели над маленьким клочком суши, казавшимся не больше пустынной скалы. Но этот островок, по мнению лейтенанта, принадлежал к группе рассеянных островов, о которых он говорил вчера за чаем на празднике. На один из этих островов, должно быть, и рухнул тогда его горящий самолет.

Башмак прилетает с неба

Для детей на острове этот день начался так же, как все другие. Они вовремя встали, попили какао из сушеной коры и съели лепешки из муки, намолотой также из особой коры, поджаренные на кокосовом масле. И после этого приступили к работе: Катрин, Оливер и Пауль ушли к козам. Лина вымыла посуду после завтрака в Репикуре и потом сделала уборку в вилле. Вытряхнула одеяла, наполненные птичьими перьями, и коврики из кокосовых волокон, подмела земляной пол метлой, которую сделал для нее Зепп. Позднее Штефан и Катрин накопают в лесу клубней, похожих на картофельные. И она подаст их на обед с козьим сыром. На ужин Курт Конрад, который один ушел к морю рыбачить, обещал морскую рыбу. Зепп и Клаудиа – неразлучная парочка нерапа – сидели рядом на лыковой фабрике Лыфе. Они уже две недели были заняты тем, что изготавливали для каждого ребенка в государстве по новой паре обуви. Прежние лапти уже износились. Зепп первое время пытался их чинить и нашивал на подошвы большие заплаты из дубленой кроличьей шкурки, но эти заплаты протирались за несколько дней. После этого Зепп – Волшебник, технолог и самый умелый человек в государстве – сидел целый час один и размышлял. Потом взял резак, и вечером того достопамятного дня у костра пошла по рукам новая модель Инсу-Пу-сандалий. Это была деревянная подошва, составленная из трех частей: носок, ступня и пятка. Эти части соединялись кроличьей кожей, склеенной вдвое, так что при ходьбе могли повторять пластику стопы, не то что простые деревянные шлепанцы на жесткой дощечке. Верхнюю часть этих сандалий изготовила Клаудиа, причем из смеси лыка с заячьей шкуркой. Она была гарантированно прочной и ноской. Клаудиа благодаря своему долгому опыту так наловчилась плести из лыка косички и приспосабливать их к делу, что Зепп иногда беспомощно опускал свой резак и молча любовался ее изделиями.

– Надо же, что может получиться из баронессы, когда она остается без камеристки! – посмеивался он.

Диана и Томас, еще одна местная нерапа, как обычно, просто уходили в лес. Никто не знал, что они там делают. Не сказать, чтобы они были сильно измучены трудами; если Оливер давал им определенное задание, они его выполняли безропотно, даже если эта работа не доставляла им радости. Например, однажды Оливер распорядился, чтобы Диана и Томас целый день только и делали, что таскали глину от ручья и замазывали все щели виллы. Дом надо было законопатить от сырости. Это была противная работа. Даже дети, от рождения работящие – такие, как Катрин и Зепп, – через пару часов уставали от этой беготни к ручью и тупого замазывания щелей. А уж таким детям, как Диана и Томас, это должно было представляться сущим адом. Но они таскали, и потели, и мазали без малейшего нытья. Правда, они мстили остальным, изобретя специальную раздражающую песню, которую горланили во время работы на весь лагерь. Диана стояла снаружи виллы и лепила глину в щели с внешней стороны; при этом она пела:

Жила-была грязнуха…

А Томас вторил ей изнутри дома, замазывая щель с внутренней стороны:

Жила-была, жила-была…

И это «жила-была» пелось на одной ноте, зато с нечеловеческой громкостью. Сюжет этой песни развивался следующим образом:

Диана: «Ей было слишком сухо…»

Томас: «Там, где она жила».

Диана: «Грязнуха рассердилась…»

Томас: «Жила-была, жила-была…»

Диана: «И грязью залепила…»

Томас: «То место, где жила».

В этом стиле все продолжалось. Они каждый день сочиняли продолжение и придумывали новые рифмы: «заросла», «подтекла», «замерла». Это было ужасно. Но поскольку Оливер по следопытским причинам поощрял пение во время работы, никто не осмеливался протестовать. Зато все вздохнули с облегчением, когда вся вилла была законопачена и идиотская песня смолкла.

И сегодня, то есть в то самое утро, Томас и Диана, как обычно, исчезли в лесу. Они там в тайном месте соорудили акробатическую площадку. Между двумя деревьями на половине высоты ствола натянули крепкий канат, сплетенный из лыка, и Томас ходил по нему, проявляя чудеса не столько ловкости, сколько рвения.

– Под ноги себе не смотреть, – командовала Диана тоном тренера, недовольно уперев руки в бока. – Руки вытянуть в стороны, на ноги не смотреть!

Плюх! – Томас валился на землю с изяществом мешка с картошкой.

– Никогда тебе этому не научиться, недотепа ты наш! – вздыхала Диана. – Один пальчик на ноге у Бобо способнее, чем все твое тело! Иди сюда, Бобо! – кричала она, задрав голову вверх. Бобо к этому времени уже вырос из жалкого младенца в крепкого обезьяньего ребенка и послушно спрыгивал с дерева. И хотя были вещи, которые Бобо делал охотнее, чем ходить на руках по канату, кувыркаться и что уж там еще Диана придумает из фокусов для ученого зверька, но Бобо обожал свою белокурую хозяйку со всей страстью нежного обезьяньего сердца и готов был ради нее прыгать через костер. Кроме того, после каждого акробатического подвига Бобо получал вознаграждение: кусочек кокосового ореха в меду. Мед, то есть дикие пчелы, производящие его, были недавним открытием Катрин.

Томас, обескураженный, сидел на земле. Он смотрел, как Бобо исполняет на канате причудливые пируэты.

– Диана, – спросил он, – ты думаешь, я вообще непригоден для цирка?

– Непригоден, – безжалостно подтвердила Змеедама. – Но не горюй, ты ведь можешь сидеть на кассе или проверять входные билеты и вышвыривать зрителей, которые проникли внутрь без билета.

– Нет, сидеть на кассе я не