Предательство Ани, единственной и той, с которой она дышала одним воздухом в этом дворе, в этом городе, с которой была готова разделить всю свою жизнь, не слушая никого, ни о чем, ни о какой психологии взаимоотношений и философии несуществующей женской дружбы. Это была заноза, которая, когда ее вытащили, оставила в груди маленькие воспалившиеся щепки, ранку, глубиной в палец, незаживающую от прикосновения живой и очень нежной ткани сотканной ее души…

А он?.. Что был он, эта иная зазноба, иное пламя, иной чертовский взгляд?.. Режущий, убивающий, утоляющий единственную жажду — дышать…

…Она была уверена, что никто и никогда более не сможет ее сломать тем чувством, что заставило ее страдать тогда. И что нет и не будет того, чего, наступив на горло, не перешагнет Марина гордостью и жизнью… через любовь… и не пойдет дальше, помня или не помня, желая или не желая продолжения… Но так не получилось с ним. Слишком близко он подошел, слишком явно считала она, что все случилось в вечности… До осязаемости манящее воплощение того, что желала она… к чему стремилась душа через все те дни, что хотелось прервать однажды падением. Когда разрешила себе Дениса, она была уверена, что сможет контролировать себя. Холодное сердце и горячий разум: испытанное единожды будет держаться до победного конца или до провала в рамках ее сердца, ее построенной жизни. Но шли дни. И как-то очень быстро Марина поняла, что не может она жить пламенем, что уже пылало навязчивой идеей страсти в обличии любви, и не обжигаться им сполна все время, все дни.

Он не перезвонил. А может, и не собирался? Возможно, ей только показалось все это или он играл так же, всегда считая свою жизнь игрой?.. Каким она его видела?.. Она уже не знала. Когда вырвался огонь извращенными потоками языков и смел все внутри. Когда она осознала, что по-хорошему не получилось, когда она забыла, что хотела и мечтала о чем, когда она узнала, что может и по-плохому, когда он стал на место ее устремлений, и ничто больше не тревожило мысли.

Наконец, наконец она переступила ту грань, которую когда-то боялась, теперь она уже не страшилась того, что будет, потому что это уже происходило. Но через перейденную она вдруг осознала, что это ей ничего не дает. И что сквозь побежденные старые чувства как водоворот закрутились новые, которые топили ее сильнее, чем все прежние, вместе взятые. Она боролась против слабостей любви, она хотела иметь холодное лезвие ножа, чтобы резать им все, что причиняет боль. Ей было отрезано и растоптано все. И вместо дикой боли быть отвергнутой и неразделенной, к ней пришла высасывающая жгучая ненависть, в которой она захлебывалась теперь, не видя конца и края, не чувствуя желания дальше жить.

Марина опустилась на неубранное постельное белье разложенного дивана, не зная, какое движение сделать дальше. Хотелось плакать. Но слезы не шли, застывшие на глазах. Она попыталась разрыдаться, надеясь выбросить изнутри хоть часть того, что, окаменев, тянуло ее вниз. Но все безрезультатно.

Что ж, спасибо тебе, Денис. Ты моя первая и единственная страсть. На этот раз действительно страсть. Может быть, потому что я стала взрослее, и когда-то не могла этого испытать. Или не было достойной кандидатуры… Да более и не будет, кроме тебя… И я не знаю почему, вопреки мне, вопреки тому, что выражаю здесь я, ты сделал так, чтобы я хотела только тебя. И только тебя я вижу перед собой, когда закрываю глаза, днем и ночью, как в лихорадочном бреду, когда задыхаюсь и минута идет за десять таких минут, когда давит на меня тем, что не сбывается в моей голове… А спасибо тебе за то, что дал мне понять, что не сбудется это никогда. Слишком красиво как-то ты мне это показал: разве я могла тягаться с ней? Наверное, ты очень смеялся, когда столкнул нас лбами. Мне тоже смешно. Благодарю, что разменял мне те три копейки, которых я на самом деле стою… И на которые мне никогда не купить ту жизнь, которую я так наивно собиралась прожить… перед тобой.

Марина резко сдернула с дивана покрывало и, скомкав его, в порыве отчаяния бросила на пол. Руками схватилась за оставшуюся на плечах рубашку. Все сгустилось, как кисельная жижа, и текло вокруг убивающее ее спокойствием. Хотелось встать, орать, кататься по полу, резать вены перочинным ножом, и все текло, текло мимо неизменное в своей жизненной волне. Три глубоких и нервных вдоха поднялись в груди, Марине показалось, что звякают сосуды, что не выдерживают нервы. Она содрала с себя блузку, заставила тело встать и выключить музыку, и затем забралась под одеяло. Спать… Она устала, она не хотела ничего. Она ненавидела. И его, и все на свете. Ей опостылел весь мир.

Спать. И как хотелось, просто отключить эту жизнь. На паузу… на стоп. Забыть обо всем… Насовсем. Хотя бы на эту ночь.

Сергей зашел в комнату вслед за Мариной. Его лицо было бледно, а в глазах долгой пеленой повисла мука. Не глядя, как, мечась порывами нервнобольной, она пытается переодеться ко сну, ангел остановился рядом с компьютерным столом и впал в подобье забытья. Еще один вечер, еще одна ночь, еще один лед, который жег его сердце, как огонь, как затянувшаяся болезнь. Он не смотрел на Марину, но каждой клеточкой тела ощущал, как она разрывается и утопает в боли. Он чувствовал… Казалось, он даже видел лица тех, кто, незримые как и он, но для нее ощутимые в сотни крат более, чем он… Десятки иголок, как воткнутые в тело трубками капельниц, и темные тела, облепившие ее, чтобы доесть то, что еще осталось от ее тени… Вытянуть то, чего уже не теплилось в баночках ее сил.

Стена… Зачем они становятся все дальше друг от друга?.. Если бы только она могла знать, что кто-то самый близкий может быть еще рядом, и может страдать на том же обрыве, что страдала сейчас она… И этот кто-то был забыт давным-давно.

— Довольно, хватит… — промолвил Сергей тихо.

Он подошел к дивану и неслышно присел рядом. Марина лежала неподвижно, накрывшись одеялом с головой. Он ощущал эту тучу, которая растет и усиливается над ней, щемя разум, топя в безотчетных виденьях и давя свинцовой гирей отупения и фатальной лени. Сергей знал, что сейчас рядом с ней сидит пара-тройка демонов-искусителей. Он знал, что она слушает их, а его