народа. Действительно, и, несомненно, это было известно Волошину, в то время пьесы и другие драматические представления использовали именно для того, чтобы призвать людей если не к войне, то к поддержке в ней большевиков[151]. Неудивительно, что Волошину, в прошлом мастеру театральных перевоплощений, было трудно держать себя в руках. Но «самодовольная улыбка», подмеченная Вересаевым на устах Волошина, когда он провозглашал этот принцип, вызвала у него раздражение: «…мне просто стыдно было за него… стыдно было перед рабочими, с изумлением и негодованием слушавшими его высказывания» [там же: 530]. Безусловно, зарождающаяся советская бюрократическая интеллектуальная элита стремилась прежде всего воспитывать рабочих; мастер не мог позволить себе усомниться в одном из своих главных учебных пособий, и уж точно не в присутствии учеников. Враждебность, которую Волошин вызвал этой и другими шутками по поводу большевиков, долгое время уравновешивалась благосклонностью, которую он завоевал благодаря личным контактам, но в конце концов, много лет спустя, баланс оказался нарушен не в его пользу.

Однако на тот момент трудности Волошина в отношениях с большевиками, по крайней мере на время, перестали быть важны для его непосредственного выживания. Вернувшись в Коктебель в середине июня, он стал свидетелем возвращения белых. В любом случае, они всегда были где-то поблизости. Пока Волошин находился в Феодосии, в соседнем городе Керчи происходило ожесточенное сражение между сторонниками большевиков и белыми добровольцами, которых поддерживал британский флот. Итогом этого события, пишет Волошин, стали три тысячи человек, повешенных белыми «на бульварах и на улицах» Керчи [Волошин 1990: 276]. Белые продолжали операцию по возвращению себе Крымского полуострова. Однажды ранним утром, когда Волошин готовился перенести в свою библиотеку книги, принадлежащие его другу и соседу Александру Юнге (родственнику того Юнге, который основал дачную колонию в Коктебеле), чтобы уберечь их от реквизиции, Коктебель подвергся корабельному обстрелу белых и англичан. «Коктебель был никак не защищен, – пишет он, – но 6 человек кордонной стражи из 6 винтовок обстреляли английский флот. Это было совсем бессмысленно и неожиданно. Крейсер сейчас же ответил тяжелыми снарядами… Они были направлены в домик Синоп ли, из-за которого стреляли. “Бубны” разлетелись в осколки». В этих становившихся все более опасными обстоятельствах Волошин засел в своем доме вместе с матерью, Татидой и пожилым инженером из Петербурга, приехавшим переждать, пока белые вновь возьмут страну под свой контроль. «Словом, все кто был, ждали именно этого события» [там же: 277]. В итоге артобстрела погиб только один член семьи – котенок.

Когда местные большевики попросили Волошина выступить в качестве парламентера, он сел в маленькую лодку под белым флагом и отправился на крейсер, на борту которого, как выяснилось, оказались его старые знакомые и лица, с которыми он уже встречался. Когда Волошин выполнил свою роль посредника с командиром корабля, ему сказали: «“Вас офицеры ждут в кают-компании”… Я прошел туда и увидел массу знакомых лиц». Почти все офицеры Добровольческого флота были молоды, объясняет Волошин: «Так что я увидел за полчаса большую часть моих слушателей из Симферопольского университета», – до революции он время от времени выступал там с лекциями [там же: 279]. Они потребовали, чтобы он почитал им что-то из своих последних стихотворений (в целом белые проявляли больший интерес к поэзии, чем красные), и поэтому перед отъездом он провел какое-то время в их компании, читая стихи и ведя интеллектуальную беседу.

Однако это сравнительно благополучное начало власти белых не имело продолжения. Через несколько дней Волошин получил срочное сообщение от жены Маркса, бывшего царского генерала, завоевавшего уважение Волошина своим эффективным и беспристрастным руководством Симферопольским Отделом народного просвещения. Она писала, что Маркс арестован белыми, и спрашивала, не сможет ли Волошин приехать (вероятно, в качестве человека, имевшего связи в стане белых) и попытаться вызволить его. Так началась вторая большая «авантюра» Волошина во время Гражданской войны в Крыму. В своих воспоминаниях он пишет, что в тот же день отправился в Феодосию. Там выяснилось, что при взятии города добровольцы не проявили особого интереса к Марксу, но вернувшаяся из Керчи и Батума ранее высланная белая «буржуазия», как ее называет Волошин, потребовала арестовать его за работу в Отделе народного просвещения. Положение быстро становилось все более опасным: было принято решение перевезти Маркса в Керчь и там судить как предателя. Не только суд представлял угрозу для жизни Маркса; нельзя было исключать и того, что по дороге в Керчь его расстреляют охранники или другие белые, слишком нетерпеливые, чтобы дожидаться законного приговора. В изложении Волошина история о том, как он вырвал Маркса из рук добровольцев, со всеми ее ужасами, испугом, трогательностью и моментами, когда он чувствовал себя абсолютно беспомощным, читается почти как учебник по тонкой механике общения с администрацией военного времени. Первым шагом Волошина стало получение пропусков для себя и для жены Маркса, чтобы они могли сопровождать его во время его транспортировки в Керчь. Лицом, выдающим такие пропуска, был недавно назначенный военный комендант города; обнаружив, что перед кабинетом этого человека выстроилась немыслимо длинная очередь, Волошин нашел среди военных знакомого, который, как и он сам, учился в местной гимназии, и тот провел их к коменданту. Получив пропуска после дружеской беседы о природе войны и о «предательстве», совершенном Марксом в военное время, по другой линии связи, от начальника феодосийского порта, Волошин узнал, когда и на каком поезде Маркса повезут в Керчь. Пробравшись в товарный вагон рядом с тем, в котором под охраной находился Маркс, за время 36-часовой поездки в Керчь по израненной войной местности (Керчь расположена примерно в 150 километрах от Феодосии) Волошин подружился с охранниками, защитил Маркса от оскорблений и грабежа, а также как можно подробнее разузнал о том, какая участь его ожидает.

В Керчи он отправился на розыски знакомого Маркса, тесно связанного с Добровольческой армией состоятельного белого, которого Маркс выручил во время войны с Германией. В бытность свою генералом царской армии Маркс, по-видимому, на основании своего предыдущего знакомства с этим человеком, забрал его с фронта, определил к себе в штаб и даже поселил у себя на квартире. Однако, как оказалось, даже такая личная обязанность и бытовые узы не сработали. Состоятельный сторонник белых, принимавший теперь у себя нескольких добровольцев, отказался от встречи с Волошиным и женой Маркса. Когда они стояли перед домом этого человека, Волошин вполне мог догадаться, почему именно этот бульвар, расположенный в этом элитном районе, был увешан трупами военнопленных-большевиков. Волошин и жена Маркса сами подвергались опасности, потому что оказались на улице после наступления в 10:30 комендантского часа и им