– Готово, – плюхнулся он на лавочку рядом с Пашкой.

– Пойдем?

– Сперва чайку.

– Как она?

– Что надо!

– Ну, ты силен! Как Кулибин! Бросай архивный, в механики иди!

– Ладно, не трепись, – отмахнулся Денис. – Дело пустяковое. Ты лучше завари.

– Слона?

Пашка порылся во вьючнике, достал пачку цейлонского чая.

– Последняя! Теперь сядем на грузинский. Высший южный – никому не нужный!..

– Ничего, попросим Емельяна – привезет из Патрихи. Там, говорят, появился.

Пашка прогрел кружку, в которой обычно заваривал себе чай, тщательно щепотками отмерил дозу заварки, залил кипятком и накрыл кружку верхонкой.

– Сей момент!..

Чай был их слабостью. Все любили крепкий, заваренный по-таежному, до черноты. И у каждого был свой рецепт заварки. Порой изощрялись до смешного, пробуя изобрести что-нибудь новенькое. Генка заваривал в смоляной колоде. Ставил туда кружку с чаем и, плотно закрыв колоду, настаивал на запахах смолы, а то клал в колоду ягоду, кору деревьев, иногда совсем уж какую-то гадость, которую находил в тайге. Чаще всего, попробовав, сразу же выплескивал варево и долго плевался, скривив красивый, чувственный рот. Но иной раз получался великолепный напиток. Эти новшества Денису не нравились, он обзывал Генку «чайным авангардистом». В ответ слышал: «Ретроград и приспешник темного чайного прошлого». Однако все в полевом отряде склонялись в основном к классическим, проверенным предками способам заварки.

– Хорош! – одобрительно сказал Денис, отхлебнув глоток.

– Бачок захвати и топор, – попросил Пашка его, закидывая на плечо бензопилу. – Я пошел, догоняй…

Они обошли склон сопки, осматривая сухостоины, которые были ближе всего к лагерю. Нашли кедр, гулко звеневший от ударов топора по его могучему стволу.

Запустив пилу, Пашка умело подрезал клин и, зайдя с другой стороны кедра, зацепил зубчатку за дерево.

– Приготовься!..

Широко расставив ноги, он поддал газ и налег на пилу. Она надсадно завыла, вгрызаясь в сухой ствол.

– Давай! – крикнул он Денису.

Тот торопливо уперся в ствол кедра.

Пашка довел рез почти до самого клина и, подбадривая приятеля, закричал:

– Давай, жми, жми, Денис!

Денис сильнее налег на дерево, натужился, но кедр стоял. На какое-то мгновение он чуть подался вперед, затем осел назад и плотно зажал пилу. Она зло завизжала, работая вхолостую.

– Денис, нажми, нажми, посильнее! – тяжело засопел Пашка, стараясь вырвать пилу из мертвой хватки кедра.

Красный от натуги, Денис сильнее надавил спиной на дерево, чувствуя, что от напряжения глаза полезли на лоб.

– Пошел! – выдохнул он, почувствовав, как кедр заметно сдвинулся с места. – Берегись, Пашка! – крикнул он и отскочил в сторону.

Пашка задергал пилой, пытаясь освободить ее, уже видя, как валится дерево.

– Бросай! – завопил Денис, не понимая, почему он цепляется за пилу, когда вот-вот рядом с ним грохнется могучий ствол, и в следующее мгновение увидел, как тот, вырвав пилу, сиганул от дерева, неуклюже выбросив в стороны ноги, а вслед за тем ухнул на землю кедр, подмяв кусты и высоко сыграв комлем.

– Ух ты! – вырвалось у Пашки.

– Ну и рисковый же ты! – нервно хохотнул Денис. – Я уж думал все: заплачет мать, заплачут дети, и не увидим мы тебя! Ха-ха-ха! Ну, Пашка, Пашка!.. Эх-х!..

– Ты что как девица? – расплылся улыбкой Пашка, заметив подозрительно заблестевшие глаза приятеля, и на душе у него стало радостно и легко оттого, что сейчас тот рядом с ним, и как это здорово, что они встретились в отряде, в поле, и у них впереди еще целое лето.

– Ладно, дело сделано, – ворчливо сказал Денис, чтобы скрыть смущение. – Раскорчуем и на кухню…

Они перетаскали в лагерь чурбаки, выложили из них большую пирамиду.

– Вот так мы, а! – воскликнул Денис, оглядывая гору дров. – Перерыв, Пашка. Пошли купаться… Зина! – крикнул он повариху.

– Да! – отозвалась та из своей палатки.

– Сваргань нам что-нибудь перекусить! И чаек сделай!.. А то мы с Пашкой уморились, тайгу валяя!

– Хорошо! А тайгу поберегите, оставьте следующим поколениям, не то им нечего будет делать! – послышался насмешливый голос поварихи.

Освежившись в ручье, Денис и Пашка вернулись на кухню.

– Там кипяток, а вот каша, – поставила Зина перед ними кастрюлю. – Сами управитесь. Я пойду подремлю, – сказала она и ушла.

– Денис, а ты почему на исторический пошел? – спросил Пашка приятеля, раскладывая по мискам кашу. – Вроде бы специальность не ахти какая и неинтересная. Сейчас ведь технари всем заправляют.

Денис посмотрел на Пашку так, будто впервые увидел, снисходительно растянул в улыбке губы.

– История и политика всегда были тесно связаны, – начал он поучительным голосом, каким обычно говорят прописные истины детям. – А когда политика-то была непопулярна? Ты сам подумай, чудак!.. Чем дальше, тем больше и больше затягивает она в свой оборот людей. Если и дальше пойдет так, то в скором будущем, как мне кажется, не будет ни одного человека, который бы не занимался или не интересовался политикой! А ты говоришь!..

Он замолчал и, придвинув к себе миску, принялся за кашу.

– А у вас специализация есть?

– Как и в других науках. Вообще-то, изучение истории России сильно двинули в девятнадцатом веке. Архивисты здорово пошерстили материал. В наше время все скуднее. Правда, остались еще темные пятна, но они мелкого характера… Вот я на дипломе хочу заняться Смутным временем.

– Это про Лжедмитрия, что ли? – спросил Пашка.

– И о нем в том числе. Второго-то в исторических документах называли Тушинским вором, «цариком». На выражения наши предки не скупились…

* * *

Дядю Лешу Пашка догнал на подъеме в гору недалеко от Елаша. Таежник сидел рядом с тропой и, прислонившись спиной к сосне, тяжело дышал. В груди у него что-то шипело, переливалось, словно лопались большие мыльные пузыри. Потный и жалкий, он в эту минуту был похож на старую загнанную лошадь.

– Ты что, дядя Леша?! – озабоченно спросил Пашка.

– Маятно, ох маятно… – тихо просипел тот.

– Тебе помочь?

– Не-е, не надо… Иди, иди. Я после, понемножечку… Воды оставь и иди. Иди!

С дядей Лешей Пашка познакомился у соседей, в соседней геологической партии, тоже из Москвы, которые стояли лагерем недалеко от партии Германа Васильевича. Тот приходил в гости к Тихону – промывщику проб. Поздоровавшись и степенно похлопав друг друга по спине, друзья обычно сразу же шли на кухню. На столе появлялась водка, у дяди Леши в глазах вспыхивали огоньки, и он, всегда молчаливый и угрюмый, оживлялся. Любовно глядя на Тихона, он начинал рассказывать о рыбалке, промысле на зверя или о скитаниях по тайге, при этом деланно не обращая внимание на угощение, которое готовил его приятель.