– Это мне! – вскидывался он, заметив перед собой стопку, для приличия изобразив на лице удивление.

– Ну, что ж, раз надо, так надо, – добавлял он и, не дожидаясь повторного приглашения, опрокидывал содержимое стопки в рот.

Обычно от Тихона он уже никуда не уходил. Достаточно набравшись, он, пошатываясь, отходил в сторонку и, как подкошенный могучий кедр, с глухим стуком падал в высокую траву. По первому разу его хотели было уложить в палатку, но он недовольно бурчал и ругался, требуя оставить в покое. Со временем к этому привыкли и не удивлялись. Проснувшись на следующий день на заре, он обычно подползал к бачку с водой, долго и жадно пил, затем снова падал в траву. К полудню он поднимался, и все начиналось сначала. После нескольких таких запойных дней он недели на две трезвел, забывал на это время и Тихона и геологов, уходил в геологический поселок, где работал на штольне.

Заглянув накануне вечером к соседям, Пашка увидел на кухне Тихона и дядю Лешу. Они о чем-то оживленно спорили, уже подогретые водкой. Заинтересовавшись, Пашка подсел к ним. Ему налили, он выпил и вскоре гармонично вписался в их разговор.

– А я тебе говорю, ловил! – напирал дядя Леша на приятеля.

– На «мыша»! – таращился на него пьяными глазами Тихон.

– Вот старая колода, – повернулся дядя Леша к Пашке и кивнул головой на приятеля. – Не верит, что я на «мыша» ловил вот таких тайменей, – широко развел он руки в стороны.

– Такого и не вытянешь! Хи-хи! – пьяно хихикнул Тихон.

– И ты не веришь? – сильной рукой притянул дядя Леша к себе Пашку и дохнул на него перегаром.

– Я тайменя ни разу не видел! – засмеялся Пашка. – Там более такого!

– Вот те раз! – уставился на него дядя Леша. – Так ты, паря, зазря живешь, – сказал он и, силясь рассмотреть его, смешно наморщил низкий лоб, обнажив в оскале большие желтые зубы.

– А ты покажи! – с подначкой сказал Пашка, чтобы распалить таежника.

– И покажу. А что… Я могу…

– Покажи, покажи, тогда и я поверю!

– Ле-ха, да-вай, тоды да-вай, – просипел заплетающимся языком Тихон.

– Хорошо, пошли, – сразу же согласился дядя Леша и протянул Пашке руку…

Пашка удивился, когда на следующий день, сдержав слово, таежник действительно двинулся в путь.

– Ты иди, дядя Леша, иди, я догоню, – оказал Пашка таежнику, заметив его у кухни.

Расчет у Пашки был простой. Он полагал, что после пьянки таежник далеко не уйдет. Если же окажется, что таежник сильный ходок и он его не догонит, то они встретятся на Тагуле. Но он никак не ожидал того, что увидел, выйдя через два часа и нагнав дядю Лешу. Тот вообще никуда не ушел. Отойдя с километр от стана геологов, он почти трупом свалился на тропе. У него глохло сердце, отказываясь тянуть на перевал.

Пашка понял, что теперь таежнику перевал не одолеть. Он отдал ему фляжку с водой, забрал часть снаряжения и большой шахтерский топор.

– Я буду ждать там, пока! – сказал он таежнику.

Вскинув на спину рюкзак, он быстро пошел в гору – на перевал. Хорошо знакомая тропа, казалось, играя с ним, выбросила петлящие участки, которые по первому разу, для чужаков, растягивала и путала, сбивая с толку…

На Тагуле было пустынно и тихо. У зимовья Захара он свернул вверх по реке и ушел за шиверу, к шалашу, куда должен был подойти и дядя Леша.

Закинув в шалаш рюкзак, он первым делом развел костер и заварил чай. До ночи было еще далеко, поэтому, загодя снарядив на ночь снасть, он пошел на реку с удочкой.

День клонился к вечеру. На противоположном берегу реки высоко взметнувшиеся вверх скалы полыхнули в лучах заходящего солнца буровато-рыжим пламенем и, отразившись в глубоком омуте, быстро вылиняли…

Дядя Леша к ночи не пришел. Пашка долго сидел у шалаша и, подбрасывая в костер дрова, пил чай, не решаясь окунуться в темноту ночной тайги. С непривычки одному на глухой таежной реке было тревожно и тоскливо. Появившаяся с вечера луна к полночи стыдливо спряталась за тучи, постепенно наглухо закрывшие небо.

«Погодка что надо» – подумал он, вспомнив слова таежника, что таймень идет на «мыша» только в очень темную ночь.

В полночь он взял снасть и вышел на берег. Отмотав кусок лески, он опустил кораблик на воду. Кораблик подхватило течением, развернуло, увлекло от берега, и он, потянув за собой снасть, скрылся в темноте. Разматывая леску и отпуская все дальше и дальше кораблик, Пашка медленно двинулся вверх по течению. Уходя от берега, кораблик попал на быстрину, потянул леску и «мышей», которые одна за другой исчезли в темноте, где-то на середине реки. Отпустив на всю длину снасть длиной метров в сто, Пашка почувствовал, как река, напружинившись, сильно потянула ее на себя, будто там, в темноте, далеко от берега, кто-то ухватился за другой конец лески, пробуя ее на крепость. Зажав в руках роготульку, к которой была привязана снасть, Пашка медленно побрел вверх по реке, потащил за собой снасть… И где-то там, в темноте, на середине реки, запрыгал по волнам и задергался кораблик, пружинисто барабаня по туго натянутой леске. В ночной тишине громко загремела под ногами галька, гулко ударив по нервам. Испугавшись шума собственных шагов, Пашка не заметил, как перешел на крадущийся шаг…

Постепенно нарастающий шум шиверы усилился настолько, что заглушил все звуки ночной тайги. Натяг снасти резко усилился, кораблик неистово заметался и запрыгал по волнам, как бес, яростно дергая леску. И вдруг там, где были «мыши», послышался громкий шлепок, словно кто-то хлопнул по воде ладошкой, и в следующее мгновение леску сильно рвануло из рук Пашки.

«Есть!» – от неожиданности екнуло внутри у него, хотя он и был готов к этому.

Он осторожно потянул кораблик к берегу и, сплавляя его, пошел вниз, скользя на мокрых камнях и от волнения ничего не видя и не слыша вокруг. Наконец, из темноты вынырнули «мыши», растопырив во все стороны огромные крючки. Коварно раскачиваясь на поводках, они, словно живые, старались за что-нибудь уцепиться… А на темно-глянцевой воде замелькало белое брюхо бьющейся на поводке большой рыбины…

Подтянув тайменя к берегу, Пашка выбросил его на гальку и несколько раз ударил ножом в белое брюхо. Орудуя на ощупь в темноте ножом, он вырезал из него крючки и, заприметив место, бросил его в кусты.

Снова запустив снасть, он пошел дальше. На ночной реке стало привычно и спокойно, появилась уверенность. За шиверой, на глубоком месте, кораблик сразу успокоился, и снасть обмякла…

Вдруг впереди, выше по реке, послышался шум гальки под чьими-то шагами. Навстречу ему кто-то шел, скрываемый непроглядной темнотой.

Пашка остановился и замер, не зная, что делать.

Шаги приближались. Отчетливо слышалось шебуршание гальки под сапогами уверенно и шумно идущего человека.

Пашка затих, сжимая в руках рогатульку со снастью. Не доходя до него метров десять, человек остановился и тоже замер… Тренированным чутьем бывалого таежника он, видимо, почувствовал затаившегося в темноте Пашку и тоже затаился…