Хорошо слышное шелестение травы поблизости справа метлой вымело все фатальные мысли, затягивая назад, в жестокое настоящее, ошпарило потом спину и лицо, сдавило сердце до удушливого стона. Следом, утопая в ворчливом пыхтении и фырканье, болезненно зашуршала зернистая галька, осыпанная вдоль рельс, напряженно и сочно сломалась парочка-другая веток, с хрипом, рыча, зашумело вразброд дыхание около шести пастей — потрошители, избитые бичами голодомора, уловив наше тепло, запах плоти, расслышав храп, поднялись к железной дороге, опьяненные желанием скорейшего насыщения.

«Все-таки выведали, где мы есть… — опередила мысль, — еще с полминуты — и к вагону подойдут, а там, глядишь, и остальные сородичи подтянутся. Надо срочно будить Дина…»

И, вскочив лягушкой, прокравшись к двери, шепотом, но как можно слышнее позвал напарника:

— Дин!.. Ди-и-н!!. П-с-с!.. — Так и не получив ответа, вгляделся: напарник, посылая в меня заливистый сап, блаженно чмокал в беспамятстве губами, будто соской, безуспешно надрывался хрустнуть суставом большого пальца, никак не поддающегося на его хотение. Беззвучно сплюнув — мысленно отругал: «Говорил же, черт, не доводи себя до глубокого сна! В дреме оставайся! А если чувствуешь, что сейчас забудешься — лучше вообще глаз не закрывай! Просил же по-хорошему!.. Как человека просил! А он взял — и уснул! Да еще и сопит на весь вагон, как сытый поросенок!.. Беда…» — утайкой высунулся, огляделся: группа потрошителей, нюхая рельсы и шпалы, где мы однажды проходили, неукоснительно шла по направлению к четвертому вагону. — И стрелять-то как сейчас?.. Ну, раз пальну — а дальше? Пока целиться буду — сто раз задрать успеют. Они же ведь тоже не бараны на убое: стоять и ждать, пока по ним попадут, — не будут, увертливые все, засранцы, бегают. Тут бы, конечно, автоматом хорошо… очередью — вжик! — и все. Взять, может, а?.. Хоть прихватить с собой додумались…

Но волки передвигались очень быстро, рысью, по цепочке, часто разъединяли звенья: попасть в них даже из автомата — задача непростая и для опытного штурмовика. К тому же само оружие: довериться ему сейчас, когда оно пристреливалось в последний раз больше месяца назад, — неправильная и неразумная затея, граничащая с самоубийством — подвижные части при долгом бездействии, несомненно, обросли маслянистыми тромбами и грозили обязательным заклиниванием. Плюсом калибр, не вполне годящийся для боя волков, — другими словами, ничему путевому из такой стрельбы получиться не светит.

— Нет, не вариант, — пришел я к однозначному выводу, — тут надо их или отпугнуть как-то, или створки запирать, вот только без напарника здесь никак — руки все переломаю…

Не медля, внутренне поторапливая самого себя, кинулся к Дину. Теребя за плечо, будто какого-то подвыпившего проходимца, — начал будить, проговаривая:

— Проснись, Дин!.. Волки рядом!.. Не слышишь, что ли, горе-охотник?.. — Потом, одним ухом улавливая ближе подступающий рык потрошителей, — с удвоенной силой, яростью, затряс, чуть ли не крича: — Дин!!. Черт тебя возьми!!. Очнись уже, блин…

С десятого раза, но все же получилось растрясти — тот спросонья дернулся как ошпаренный, отмахнулся и, по-черепашьи отпрянув назад, — ткнул мне в живот дуло ружья. Чуть оклемавшись — заморгал, признавая, с облегчением дыхнул через нос, виновато улыбнулся, отставил оружие. В ночном видении глаза не по-настоящему истлели, залились черным глянцем, зрачки, почти не различимые, искорками носились по ним, излучали снежный отблеск. Просторный ворот плаща оттенял лицо, подчеркивал неестественную бледность щек, а капюшон, прикрывающий придавленные волосы, старил, туманил чернью веки, лоб. Сам весь потрясывался, отчего-то поджимал правую ногу, точно приготовился к прыжку с места, но не совсем понимал зачем.

Досыта наглядевшись на меня, напарник по-дедовски ссутулился, прислушиваясь к волчьему рычанию, заговорил трезво, заполошно, расстреливая вопросами:

— Близко совсем! Сколько их, Курт?.. Много? Считал? Видел?.. Отбиться успеем? — басовитый голос то затихал, то ломался, выдавал нотки животного страха, беспочвенной злости. — Как думаешь, Курт?.. А?.. — и вдруг поменял тактику, начал не к месту извиняться, искать оправдание: — Прости, я не удержался, заснул… Получилось так, извини…

— Ладно, что уж… — недовольно обронил я, выдавил холодную улыбку, — дело сделано. — Потом продолжил: — От волков отстреляться не получится, друг, — просто-напросто не успеем, поэтому давай-ка поднимайся и шуруй к двери — будем пытаться закрыться от них, пока еще не поздно.

Не вставив ни слова против, Дин поднялся и — стремглав к проему, откуда вылетал редкий сухой лай, цокот когтей.

«Дай бог получится, — подумал я, — другого раза не будет…»

Потом метнулся к рюкзаку, положил рядом винтовку, захватил автомат, убрал с предохранителя и встал слева от двери, разглядывая обрюзглую, распоротую чужими клыками морду одноухого волка, идущего впереди всех. Брел уверенно, подкрадываясь, напоминая лисицу, собирающуюся влезть в чужой курятник, пока хозяева заняты крепким сном, только, в отличие от нее, потрошителя интересовала не пернатая закуска, а человеческое мясо. Глазища размером с солидную пуговицу полыхали ультрамариновым порочным светом, глядели на все пугливо, бегло, по-заячьи, короткошерстая грудина с глубокими залысинами низко опустилась к земле, являя абрисы костей, мозглявые растопыренные и безволосые передние лапы при каждом шаге отталкивающе и нелицеприятно дрыгались. Те, что следовали за ним, помахивая куцыми хвостами, стучали клыками, поскуливали, разами грызлись между собой, но свергать действующего лидера желания не изъявляли — доверялись, знали, что никто, кроме него, не сможет обеспечить стаю достаточным пропитанием, взвалить на свои хрупкие спины такую ответственную ношу.

— Вот тебе и охота… — буркнул под нос и — Дину: — Попробуй-ка сдвинуть правую створку! Получится?

Дин с натугой, мыча, как бык на водопое, подергал, еще — безрезультатно: та побилась роликами по дверному рельсу и — застопорилась, наотрез отказываясь сдвигаться.

Плюнув — хлопнул своей медвежьей ладонью, вышибая притушенный звон, чертыхнулся и негодующе процедил:

— Вот же дьявол, а?.. Как вкопанная встала, зараза, — ни вперед, ни назад не хочет! — потом прибавил, не меняя лютующего тона: — Видать, кислота ее замучила, все же немножко умудрилась погрызть. Вагоны хоть и прочные, из качественного нержавеющего металла сложены, но годами принимать на себя удары ядовитых ливней тоже не могут, вот и дают слабину. Да еще и не смазывает никто…

Дослушав, я обреченно дыхнул, прошелся одним глазом по подходящим волкам и ответил:

— Сейчас тогда вместе будем пробовать… — повесил автомат на плечо, встал возле напарника, хватаясь за ручку. — На раз…

С ором, колью в мышцах, умываясь соленым потом, толкнули — створка, гремя, послушно пошла влево, наполовину закрыла вагон. Обрадовавшись, отряхивая руки от ржавчины — взялись за вторую, однако предпринять что-либо не хватило каких-то секунд — громыхнул разноликий вой, и волки, привлеченные грохотом, в слюнях, черными пятнами потекли к нам со страшной скоростью.