У-у-у!!. Р-р-р…

«Вспугнули…» — схватила за горло первая мысль и — к напарнику:

— Живее дергай!.. Сильнее… ну… давай же… еще…

Как мы ни пыхтели, ни матерились и ни крыли белый свет — створка категорически не желала подчиняться, упорно стояла на своем, как припаянная, награждая за тщетные труды только сдавленным скрежетом да дробным скрипом. Чтобы выдернуть ее на середину, требовалась сила еще как минимум шестерых человек, и то это, наверно, показалось бы недостаточным — уж очень цепко засела.

И здесь Дин выступил с неожиданным заявлением:

— Я, кажется, понял, почему мы ее сдвинуть-то не можем! Она с той стороны наверняка закреплена! Знаешь, чем-то вроде крупного шпингалета или засова! — А следом продолжил: — Надо срочно глянуть!

— Понял, — сунул автомат, — держи, прикроешь. Только смотри: осечку дать может — давно не стреляли из него.

— Курт!.. Стой!.. Я… как…

Не дав договорить — спрыгнул, с парализующим спокойствием скосился на потрошителей — они подбегали все ближе, щелкали акульими пастями, показывая гнилые десны и наточенные зубы-стилеты.

«Секунд двадцать у меня, — отвел себе время, — провожусь дольше — мне конец…»

То, что имел в виду Дин, нашлось быстро — толстый литой запор на самом краешке, намертво блокирующий движение дверной створки. Служил он скорее для облегчения загрузки вагона товарами, дабы предотвратить непреднамеренное захлопывание.

— Попробуем… — А затем резво ухватился, превозмогая невероятное жжение от содранных мозолей, повел вверх и вправо. Тот, к радости, подчинился легче, многообещающе щелкнул. — Получилось!..

Пчелами вжикнули две короткие очереди, звонкоголосый волчий вой, трубящий над округой, захлебнулся, поменялся на жалобное взвизгивание. Посыпалась галька. Оглянувшись — остолбенел: Дин из положения сидя вел прицельный огонь по волкам, не подпуская к вагону. Один из потрошителей — по-видимому, возглавляющий нашествие, — смертельно задетый пулями, поджав лапы, лежал у рельсов с вытянутым языком, устало уронил голову. Совершенно никак не ожидающие такого сильного отпора, оставшиеся волки засуетились, закружились, бесцельно и разрозненно забегали друг за дружкой, уподобляясь слепым котятам.

«Ай да Дин! Вот молодец! — запело в голове. — Как он их быстро в чувство-то привел! Да и с автоматом, смотрю, язык-то быстро нашел!»

— Ну, ч-ч-что там?!. Порядок??. — поплясывающим от перевозбуждения голосом, заикаясь, окрикнул Дин. — Разобрался?.. — не вытерпел, подогрел ошарашенную группу следующей парочкой выстрелов. Белые росчерки пуль, задавленные глушителем, вылетели молча, невероятно метко вспороли почву в полушаге от задней лапы невысокого высушенного, точно мумия, волка, сыпанулись черным снопом. Но уже на третьем надавливании на спусковую скобу автомат глуховато клацнул и замолчал, отказывая стрелку. Поменявшись лицом — заторопил: — Отвоевался я — заклинил автоматик! Надеюсь, ты закончил там, Курт! Я их уже не сдержу!!.

«Как знал прямо, что подведет», — вспомнилось мне, а потом напарнику:

— Порядок, Дин, тяни ее!

Ау-у-у…

Полетел к двери, намереваясь опередить потрошителей. Волки, получившие шанс на контрнаступление, воспользовались им в полной мере, с удвоенной прытью бросились к нам, жаждая любой ценой вцепиться в сопрелые отпотевшие глотки.

— Руку!! — крикнул Дин, помог подняться. — Сдвигаем!..

Но едва, наваливаясь телами на дверную ручку, сдвинули створку до самого конца, первый, самый усердный потрошитель изволочился-таки засунуть голову в образовавшийся проем и, распаленно хватая воздух вытянутой, хмельно пахнущей гнилью пастью, задумал пропихиваться вовнутрь. Через мгновение подтянулись и сородичи. Бессовестно, невзирая на его страдальческое скуление и вопли, — додумались прыгать на загорбок, проламывая хребет, кусать, хищно рвать. По двери прошла дрожь, ударная волна. Снаружи, пропадая в кипучей кутерьме брехливых лаев и кровожадных рычаний, заслышалось безрассудное царапанье, скреб.

— Курт… Они сейчас сюда залезут!.. М-м-м… долго не удержу дверь… — надрываясь, сдерживая напирающих волков, прохрипел напарник, — делать надо… что-то…

Ничего не отвечая, я выдернул у него из-под мышки автомат и, колотя прикладом по ободранным носам и зубам волков, лавиной лезущих без приглашения, заголосил:

— Тащи ее на себя! Тащи… — вытолкнул одного, вовремя выставил подошву, принимая всю силу крепких челюстей другого, — Дин, быстрее… — с горем пополам отбился, прибавил: — Задерут же нахрен…

Выиграв секунду — помог Дину. Смыкающейся створкой кому-то из потрошителей прищемило шею, лопнул хруст. Та застопорилась. Как ни старались, не шла — упиралась.

— Проверь! — приказал Дин. — Живее!.. По ходу в волка уткнулась.

Кое-как, кулаками отбиваясь от хищников, уже принявшихся пожирать и когтить труп погибшего собрата, я выбросил того из вагона. Только тело свалилось — туча окружила, вгрызлась в холку, голову, топча тщедушными лапами нос, погасшие глаза, вылезшие из орбит, вывалившийся из искривленного агонией рта мокрый черный язык.

Ар-р-р!.. Гав!..

Пока потрошители довольствовались вожделенной трапезой, деля меж собой куски от общей добычи, мы с Дином преспокойно задвинули створку, надежно обезопасили убежище. И долго еще слышали шакалий ор, чавканье, треск костей, хрящей и разрыв сухожилий, поневоле представляя себя на месте мертвого волка. А исход этот нависал так рядом, всего в каком-то шаге: зазевались бы хоть на миг — обоих перекусили бы пополам и не подавились.

— Повезло, — прекратил тишь Дин, — быстро про нас пронюхали!

Выключив ПНВ, убирая в рюкзак, я сердито взглянул на напарника, сидящего на корточках возле стены, отрезал:

— Что ни говори, а косяк здесь твой! Надо было не рожу мять на рюкзаке, а в оба уха слушать, что творится вне вагона! Сиди теперь в наказание мой сон охраняй… — и, выкурив четверть сигареты, убрал в кармашек рюкзака «на завтрак», повалился на подстилку, накрываясь плащом. — Будет тебе уроком…

Дин же отнесся к назиданию с непонятным весельем, принял как нечто должное, с энтузиазмом:

— А чего ж не поохранять-то? Дело-то не пыльное, ума особого не надо! А слух у меня… дай бог какой! Так что спи спокойно, утром разбужу! — посмеялся. — Не подведу!

— Да знаю я твой слух уже — волки вплотную подошли, а он и глазом не шевелит, храпака дает!

— Ну, выключился я, бывает. Не человек, что ли?

— Бог с тобой, в общем. Спокойной ночи, Дин, — и отвернулся, ложась щекой на руку.

— Доброго сна.

Среда, 27 мая 2015 года

В ночь заболела малышка Клер. Острый приступ удушья и палящий жар застали девочку невинно спящей, беззащитной, тиранически разрушили сладкие и далекие видения, обрекая на тяжкие муки. Мгновенная слабость обездвижила все тело, разлилась расплавленным железом по мышцам, пот градом ударил в лицо, а сильный спазм, застрявший в горле, крал дар речи, не позволяя докричаться до матери. Но вскоре ослабевал, разрешая сделать единственный короткий вздох, и подло менялся тошнотой, пьяной одурью. Потом к нему присоединялся озноб, ломота, беспрестанная дрожь. Спасаясь от обжигающего холода, пробирающегося под кожу, Клер укутывалась одеялом, отыскивая ушедшее тепло, поскуливала от беспомощности. Так, во всепоглощающем одурманивающем бреду, трясясь, силком убаюкивала себя, желая как можно скорее заснуть, освободиться от страданий…