И учителя приезжать что-то не торопятся. Это ведь… просто перевалочная станция, понимаешь? Они не приедут.

– Ежели бы всё было так, как ты пг'едполагаешь, отчего бы им не отправить нас пг'ямиком на г'ынок? – выпрямляясь, ощетинилась Настя. – А?

Она не верила. Ни единому его слову. И Маришка едва не задрожала – на этот раз от восторга.

Подружку же в самом деле всё ещё колотило:

– Может, ты всё-таки что-то недопонял, ну са-амую малость, а? Пег'евалочная станция, надо же додуматься… Г’ассортировать так-то можно и прямо на г'ынке!

– Ты не понимаешь, о чём говоришь, – встрял в разговор Александр, снисходительно коснувшись её пальцев своими. И она, к несказанному Маришкиному удивлению и воодушевлению, отдёрнула руку. – То не обыкновенный рынок, а невольничий. Чёрный. Это тебе не большая базарная площадь с прилавками. Его не существует в том понимании, в котором ты себе воображаешь.

– И всё же… – Настя сдаваться не собиралась.

«Просто песня для ушей», – подумала Маришка, переводя взгляд с её перекошенного злобой лица на Володино, тоже не особенно дружелюбное. И обратно. Туда-сюда.

– Мне думается, «попечители» могли бы привозить покупателей прямо сюда, – перебил Настю Володя, отчего та едва не зарычала. – Те, скажем, отбирали бы, кто понравится, и увозили с собой. Ежели я прав, зуб даю, сделки заключаются тут. – Володя хрустнул шеей. – Может, во дворе или в обеденной зале.

– Всевышние! – закатила глаза Настя, откидываясь спиной на стену.

Туда-сюда.

Повисла напряжённая тишина. И Ковальчик подумала – вот оно, её время. Надобно только немного подыграть.

– Но зачем Императору… – Маришка кинула быстрый взгляд на подружку, будто говоря: «Я на твоей стороне». Но лишь для того, чтобы затем принять Володину сторону.

Она поддержит его. Но вначале немного посомневается. Всем ведь так это нравится – «ставить всё под сомнение». На самом деле Маришке вообще-то было всё равно совершенно. Какие бы ни придумались причины для побега, главное, что они наконец уберутся из Навьего дома. Уберутся и вымолят у Всевышних прощение.

Чем больше сторонников у Володиного безумия – тем проще. Насте придётся сломаться. И она сломается.

«Ежели, конечно, снова не впадёт в своё безумие. И не начнётся это излюбленное: ничего-не-вижу-ничего-не-знаю».

Ковальчик не стала заканчивать свой вопрос. Всё и без того было понятно. И ответ быстро нашёлся:

– Просто избавляется от будущих преступников, – снова вступил в разговор Александр. Степенно, строя из себя невесть кого. Впрочем, как и обыкновенно. – Умно да с выгодой. Только вспомни, что говорил сторож. Вспомните приютский бунт в столице. Они подорвали паромобиль губернатора. В клозете нашли целый склад приблуд для самодельной взрывчатки. Ох, ну и бесстрашные же они были.

Вне всяких сомнений, Александр первым был готов бежать за своим вожаком – только голову пеплом посыпать. Такая преданность. Маришке хотелось сплюнуть.

Настя громко фыркнула и отвернулась к окну. Уж для неё прежний сторож точно не являлся достоверным источником сведений. А о «столичном приютском бунте» она, разумеется, предпочитала не вспоминать.

Она молчала. И Ковальчик едва не расхохоталась. Подружка снова собралась «ничего-не-видеть». Сжимала губы. Потому что не хотела больше принимать участие в этом помешательстве.

Что ж, пускай помолчит. Они могут продолжить и без неё. А Настасье всё равно придётся слушать.

– Так ты думаешь, Император и вправду… – Маришка, наперекор внутреннему отвращению к нему и самой себе, посмотрела на Володю почти с нежностью. – Безумен?

Он повернулся к ней, и их взгляды пересеклись. В его глазах плясала подозрительность. А в её, вероятно, – веселье.

– Конечно, безумен. Кому ещё придёт в голову обвинять во всех бедах сирот? – медленно кивнул мальчишка, всё ещё хмуро изучая её лицо. Он ей не верил? Вот незадача. – Он ненавидит нас, это просто очевидно. Улек Тёмный, он ведь тоже из приюта. Как и ближайший его круг. Император боится его.

Маришка прикусила губу. Улек Тёмный – полуслепой, откуда и кличка, глава революционеров. Ковальчик вообще-то не знала, что тот был выходцем из казённого дома. Она и не то чтобы особенно интересовалась. Тот был… самым неверным. Из всех неверных.

– Не могу понять только, – продолжал тем временем Володя. – Отчего задержались мы тут так надолго. Везение? Не знаю. Но… наверняка у них там случилось что. Покупателям пора бы уже приехать.

Маришка прикрыла глаза. Эти его предположения – фантазии – вообще-то чудесно вписывались в то, во что ему так нравилось верить.

Идеи революционеров. Заговоры против честного люда. Безумный Император. Да-да. Улек Тёмный так любил сеять все эти слухи. Мерзкий изменник давно продал душу Навьему саду.

И как прелестно всё сошлось в Володиной голове. Какое великолепное совпадение…

Но… пускай так. Кому чудовища, кому работорговцы. Какая действительно разница?

Все гниют от собственных провинностей.

– А что такого могло случиться, что их бы так задержало? – вновь подала она голос, приправив его таким искренним любопытством, на которое только была способна. – Ежели не брать во внимание твои догадки, те же учителя ведь действительно всё никак не приедут. Яков их нам обещал, помните? В самый первый день говорил…

Она не стала продолжать. Это было не нужно. Повисло молчание.

Настя принялась теребить подол ночной сорочки, то краснея, то бледнея, поджимая губы так, что те сделались серыми. Маришка стала постукивать пяткой по полу, снова проваливаясь в свои мысли.

– Причин может быть много, – поразмыслив, сказал Александр. Конечно, он ведь у них самый башковитый. – Но придерживаясь Володиных размышлений… учителя, разумеется, и не приедут. Яков-то со всеми этими должен быть заодно. Он же такой исполнительный, когда дело касается приказов свыше. А про работорговцев и покупателей могу предположить: у них могли случиться накладки с… не знаю…погодой?

Он бросил быстрый взгляд на снежную бурю за окном:

– Или там… может, революционеры прознали и…

– Ну хватит! – перебила его Настя, да так громко, что все головы моментально повернулись к ней. На щеках её темнел нездоровый багровый румянец. – Импег'атог' не выдумал бы такого! Чего ж г'ади?

– Ну он же полоумный. И этот его статут о преступности… – попытал было счастья Александр.

– «Пг'еступности»! – передразнила Настасья. – Мы не пг'еступники пг'ежде всего, а г'абочая сила!

– Ну так, вот именно…

– Заткнись! У вас нет тому ни-ка-ких доказательств! Вообще! «Импег'атог' безумен»: это всё, на чём строятся твои выводы? – Настя сделала недолгую передышку, но лишь для того, чтобы набрать в грудь побольше воздуху. – Что бы ты ни подслушал в кладовой, каких бы теог'ий не стг'оил… Ау! У тебя никаких внятных доводов! Это не Импег'атог' с ума сдвинулся, а, похоже, ты сам.

– С тем, что доказательств пока никаких нет, никто и не спорит. И нужно