К удивлению авторов, около 60 процентов представителей обоих полов, стремившихся к переменам, состояли в браке (хотя многие жили раздельно и редко имели половые сношения с супругами). При «реверсе сексуального предпочтения» успех часто зависел от причин, побудивших пациента обратиться за лечением. Те, чьи попытки оканчивались неудачей, часто опасались публичного разоблачения или испытывали давление со стороны партнера. «Когда в частной беседе с терапевтом использовались такие фразы, как «мне нужно время от времени встречаться со своими друзьями», или «я хочу быть гетеросексуалом на 95 процентов», этим парам отказывали в лечении», – поясняли Мастерс и Джонсон в книге. Они не хотели, чтобы лечение использовалось «как средство для введения в заблуждение супругов», особенно когда дело касалось пациентов-мужчин.

Случаи конверсии ставили перед терапевтами множество трудных задач. Мастерс и Джонсон описывали одного женатого мужчину, который потерпел неудачу и в браке, и в попытках заняться сексом с другими женщинами, а затем «обратился к гомосексуальному взаимодействию в качестве спасительной для своего эго меры». Через четыре года этот мужчина и его жена явились в клинику в надежде «нейтрализовать» его гейские наклонности и стать гетеросексуально функционирующей парой. В другом случае, на первый взгляд не поддающемся лечению, одна женщина с «6» баллами по шкале Кинси, «прожив приблизительно 11 лет как сексуально активная, но неудовлетворенная гомосексуалка», нашла мужчину, с которым обрела гармонию и счастье.

Без мотивации со стороны пациентов, признавали Мастерс и Джонсон, шансы на успех лечения «существенно снижались». И все же их «рейтинг успеха» казался поразительным. Из 67 пациентов женского и мужского пола лишь 14 потерпели неудачу в первый двухнедельный период лечения. В течение пятилетнего периода последующих наблюдений итоговый уровень неудач в 28,4 процента – или более чем 70 процентов успеха в изменении сексуального предпочтения – был не вообразим для мира психиатрии и психоанализа. Впрочем, некоторых пациентов оказалось невозможно отследить после лечения, признавали авторы, что делало их финальные цифры несколько «обманчивыми».

Мастерс и Джонсон понимали, что их открытия будут расценены как дальнейшее отречение от психоанализа. Они обвиняли психотерапевтов в том, что те слишком охотно смиряются с «неудачей» и не контролируют собственные предубеждения.

Активисты движения за освобождение геев и социологи, изучавшие гомосексуальность, резко критиковали теорию конверсии. Как замечала писательница Дженис Ирвин, «на протяжении всей книги они утверждают, что быть геем – это нормально, но они знают, как это исправить – на тот случай, если мы считаем это ненормальным». Религиозные консерваторы и комментаторы правого крыла использовали исследование Мастерса и Джонсон как доказательство того, что образ жизни геев и лесбиянок – вопрос личного выбора, а не предопределен Божьим промыслом. Евангелисты предлагали «исцелять» гомосексуалистов молитвой, направляя их обратно на истинный путь гетеросексуальности, как предписывали вначале Библия, а теперь и секуляристы, подобные Мастерсу и Джонсон.

Даже старые друзья и поклонники Мастерса и Джонсон высказывали свои сомнения. Доктор Лоуренс Хэттерер из Корнельского медицинского центра заявлял: «Я не могу представить себе, чтобы можно было взять человека с долгой историей гомосексуальности – и за две недели превратить его в гетеросексуала». Когда журнал «Плейбой» подверг сомнению их теорию конверсии, Джонсон не выдержала. «Мы не даем определений, что правильно или неправильно в вопросах человеческого выбора, – рявкнула она в одном интервью. – Вряд ли это новость, что есть на свете гомосексуалы, которые не хотят быть гомосексуалами».

Единственным, кто по-настоящему верил в конверсионную теорию, был Билл Мастерс.

Во время съемок «Встречи с прессой» и всего пресс-тура Джонсон защищала «Гомосексуальность в перспективе», но в глубине души она была очень недовольна методами и результатами этой работы. Многие годы спустя Джини выражала сомнение в возможности конверсии геев в натуралов.

Вся история началась на десять лет раньше, когда многие верили, что Мастерс и Джонсон способны изменить сексуальную жизнь практически любого человека. Алекс Левай, клинический профессор психиатрии в Нью-Йорке, направил к ним мужчину немного старше 20 лет. Молодой хотел иметь семью. Конверсионная терапия добилась успеха, но, как оказалось, лишь временного. «Он женился, у него родились дети, – вспоминал Левай. – Но у него не было желания сохранить достигнутое. Он вернулся к своей гейской жизни. Эти ориентации очень сильны, и их трудно изменить».

Причины, побудившие Мастерса продвигать теории конверсии/реверсии, были непонятны ни его друзьям, ни врагам, ни даже самой Джонсон. Он никогда не демонстрировал грубых предрассудков своего послевоенного поколения, которое поносило гомосексуалов так же злобно, как и коммунистов. В 1971 году он стал соавтором Колодны в исследовании, которое обнаружило подавленный уровень тестостерона у гомосексуалов по сравнению с гетеросексуалами. Тем не менее Мастерс верил, что сексуальная ориентация определяется многими факторами. Он полагал, что счастье пациента и его гармония со своей сексуальной идентичностью имеют первоочередное значение – точно так же, как некогда мастерил искусственные влагалища для своих пациенток, будучи хирургом. Конверсионная терапия была результатом сострадания Мастерса к пациентам, а не схемой, придуманной, чтобы что-то доказать.

«Гомосексуальность в перспективе» содержала больше умозрительных конструкций, чем научных фактов. Некоторые главы, перегруженные статистикой, сравнивали физиологические реакции геев, лесбиянок и контрольной группы гетеросексуалов. У них приводились измерения эрегированных пенисов, клиторальных реакций, полового прилива и физических характеристик во время секса. В основном все происходило одинаково, независимо от ориентации. Но в книге различия превращались в обобщения. «Сексуальное притворство не так распространено среди лесбиянок, как среди гетеросексуальных женщин. Прежде всего женщине гораздо труднее обмануть другую женщину, чем ничего не подозревающего мужчину». Гомосексуалы изображались лучшими любовниками, чем гетеросексуалы, по крайней мере, когда стимулировали своих партнеров с помощью куннилингуса или фелляции. «Фантазийные паттерны» – мечты или видения насильственного, группового секса и анонимных сношений – преобладали у гомосексуалов, писали авторы, не предоставляя для этого утверждения значимых доказательств.

Отсутствие доказательной базы было особенно очевидно в заявлении Мастерса и Джонсон о том, что мужчины и женщины не рождаются гомосексуалами, а «гомосексуально ориентируются путем усвоенного предпочтения». Однако они не представили никаких обоснований, если не считать того, что генетическое происхождение сексуальности также не доказано.

Секретность, вообще свойственная Институту Мастерса и Джонсон, в случаях конверсии становилась еще серьезнее. Большинство сотрудников ни разу не встречались с пациентами, проходящими терапию для изменения сексуальных предпочтений. Те, кто был посвящен в этот вопрос, видели, что Мастерс не хотел слушать их опасения насчет конверсии. Со временем сотрудники научились не спорить с ним на эту тему.