– Твой жизненный путь не очень долог, Александр, но успешен и обеспечит тебе бессмертие.

Оба замолчали.

Через некоторое время глаза жреца, опущенные вниз, начали медленно подниматься. Когда он вновь заговорил, торжественность тона сменилась речью просто много пожившего мудрого человека, беседующего с совсем еще молодым царем, поставившем себе такую неимоверно трудную задачу.

– В твоих глазах, Александр, я вижу ум и волю… Наслышан о цели твоих военных усилий… Великие цели требуют великих жертв и с трудом воспринимаются даже друзьями и единомышленниками… Помни об этом и не отвечай на непонимание жестокостью…

Верховный жрец снова замолчал. И снова Александр не решался прервать его молчание.

Снаружи сквозь открытые врата доносились голоса воинов, таявшие в мраке храма.

– А народ… Аристофан был прав – чернь слишком доступна соблазнам, ее тешит простая лесть, ее легко обмануть… – продолжал верховный жрец: – Разинув рот, в восторге глядит она на тех, кто засыпает ее сладкими фразами… Ее симпатии изменчивы, как у легкомысленной гетеры.

Жрец пристально взглянул на Александра и после небольшой паузы добавил:

– Иди, царь, к своей цели, слушая собственный голос и не жди благодарности черни. Нужно долгое время, чтобы чернь стала народом… И помни: бессмертие обеспечено тебе свыше богами!..

Александр вышел из храма, держа в руках два золотых бараньих рога, которые вручил ему верховный жрец храма Амона.

Друзья окружили царя. Гефестион взволнованно спросил:

– Что сказал верховный жрец? Какое было пророчество?

– Мне предначертано победно пройти свой путь и выполнить задуманное, – ответил Александр. – «Ты и раньше не знал поражений, а отныне станешь непобедимым». Вот что он мне сказал.

Царь поднял глаза к небесам, словно надеялся прочитать там подробнее свою судьбу.

Свита молчала в ожидании продолжения речи царя.

Александр обвел взглядом своих соратников. Гефестион, Птолемей, Неарх, Клит, Лисипп плотным кольцом окружили царя.

– Мы должны торопиться. Цель заманчива не возможностью удовлетворить чувство мести, не приобретением захваченных у врага богатств, но благородством цели объединения народов на пути разума. Я хочу, чтобы вы никогда не забывали об этом.

И царь стремительно поспешил вперед, на ходу взволнованно шепнув Гефестиону:

– Но я должен торопиться! Ни дня промедления!

В сопровождении телохранителей царь, с внезапно появившейся в его облике божественной осанкой, стремительно двигался вперед к выходу из Великого пантеона богов. Лицо его было сумрачно, но взгляд тверд и решителен. Ему шел двадцать пятый год.

Гефестион почему-то встревожился, нехорошее предчувствие пронзило его, он догнал царя-друга:

– Ты должен торопиться? Почему? Так посоветовал верховный жрец?

Александр остановился, повернулся к Гефестиону, приложил перстень к его устам, сказал очень тихо, только для него, самого близкого друга:

– Моя жизнь продлиться немногим более тридцати весен!.. Но не это главное… Главное, что он сказал: «А отныне станешь непобедимым… непобедимым… непобедимым…»

И снова Александр торопливо ушел вперед.

К Гефестиону подошел Птолемей, спросил:

– Не странно ли, что обещание побед вдруг встревожило Александра?

– Мы не знаем и, наверное, никогда не узнаем, о чем говорилось в храме, – уклончиво ответил Гефестион. И неожиданно вздрогнул, встретившись взглядом с ликом двойника Амона, непреклонным и суровым.

Александр, царь Македонский, в парадной одежде, в сопровождении свиты и самых близких друзей плыл по Нилу в украшенной цветами царской ладье.

Длинная лента Нила, подобно змее, стелилась перед ними.

Солнце зашло, и над Мемфисом появилась полная луна. Уже замолкли вечерние гимны в многочисленных храмах, соединенных между собой аллеями сфинксов и пилонов, но в городе, казалось, только сейчас по-настоящему пробудилась жизнь. Прохлада, сменившая зной дня, манила жителей на улицы. Одни расположились у дверей своих домов, на крышах или в башенках. Другие сидели на улицах и, потягивая вино и сладкие фруктовые соки, слушали рассказчиков.

Простой люд, рассевшись прямо на земле вокруг певца, который распевал свои песни под звуки бубна и флейты, весело подтягивал ему.

Среди тенистых садов виднелись дома знати. Один из них был дом Иолы, снятый для нее по приказу Неарха.

Ворота, которые вели в обнесенные высокой стеной владения, были украшены цветной росписью. Сразу за воротами открывался большой двор, вымощенный камнем, по краям которого тянулись закрытые с одной стороны галереи; крыши этих галерей поддерживали тонкие деревянные колонны. Здесь стояли лошади и колесницы, жили рабы и хранился запас зерна, вина и продуктов.

В задней стене этого хозяйственного двора были еще одни ворота, которые вели в обширный сад с аккуратными аллеями и шпалерами винограда, кустами, цветами и грядками овощей. Особенно пышно разрослись здесь пальмы, акации, смоковницы, гранатовые деревья, кусты жасмина.

Посреди сада была красивая беседка и молельня со статуями богов.

С правой стороны сада тянулось одноэтажное здание, состоявшее из многочисленных комнат. Почти каждая из комнат имела свою дверь, ведущую на веранду, крышу которой поддерживали пестро раскрашенные деревянные столбы. Веранда эта тянулась вдоль всего строения.

Таида, приехавшая в Египет по приглашению Иолы несколько дней назад, была на веранде; она сидела там одна, задумчиво устремив взор в глубину сада, освещенного яркой луной. Услыхав позади себя легкие шаги Иолы, гетера вздрогнула.

– Я помешала тебе? – спросила Иола, делая шаг назад.

– Нет, нет! Останься, – попросила ее Таида. – Я благодарна богам за то, что ты снова рядом со мной, потому что у меня сейчас тяжело на сердце, нестерпимо тяжело.

– Я знаю, о ком ты думаешь, – тихо произнесла Иола.

– О ком же?

– Об Александре!..

– Да, я думаю о нем, – согласно кивнула Таида. – Когда, когда же, наконец, мне снова удастся увидеть его!.. Почему ни от него, ни от Птолемея нет вестей?

– Неарх сообщил, что Александр уже находится на пути в Мемфис. А от Птолемея нет вестей, потому что он не хочет делить тебя с царем. Он любит тебя!..

Таида неожиданно крепко прижалась к подруге:

– Но кроме того еще многое другое тревожит сейчас мое сердце. Я словно сама не своя. Я думаю о том, о чем мне не следовало бы думать, я чувствую то, что мне не следовало бы чувствовать, но я не в силах отделаться от этих дум и чувств.

– Расскажи, облегчи душу.