приехавшим на каникулы из закрытой школы, еще больше укрепляют меня в этой мысли, заставляя вспомнить не самые приятные вещи. Папины друзья, бросающие на меня непозволительно долгие и пристальные взгляды; валяющийся на ломберном столике валет червей на утро после вечеринки. Карта помятая и еще влажная – видимо, на нее насыпали дорожку кокаина. Мать, которая редко пробуждалась до обеда; отец с темными тенями в подглазьях. Помню, как у него вдруг появилась привычка снова и снова откидывать волосы назад – невольное движение сродни нервному тику.

– Джослин, по-моему, твои мысли где-то далеко.

– Извини, я и вправду задумалась.

Я не готова делиться нахлынувшими на меня образами из прошлого, более того – мне все больше хочется как можно скорее вытащить Руби из Лейк-Холла. Та жизнь осталась далеко позади, однако ее не отменишь: я все еще вижу ее отголоски в поведении своей матери, в ее высокомерии и безапелляционных суждениях об окружающих ее людях.

Фотографию, на которой я стою на фоне «Ванитас», найти удается далеко не сразу. Лежит она совсем не там, где должна бы, если следовать хронологии. Мы с Ханной практически опустили руки, когда принялись листать последний альбом. Здесь в основном запечатлены события девяностых, и все же мы находим требующийся нам снимок, незакрепленный, небрежно воткнутый за обложку альбома.

На фотографии я сижу на строгом стуле с обтянутой темно-зеленым бархатом спинкой. За спиной у меня зажженный камин. Наш дом в Белгравии… На мне то самое платье с оборочками и ободок для волос, о котором упоминала Ханна. Я безучастно смотрю в объектив фотоаппарата. Странное у меня там выражение лица, туповатое, и я с легким удивлением изучаю снимок.

– Миссис Грамп[1], ни дать ни взять, – улыбается Ханна.

– Да уж, иначе и не скажешь. Помнишь картину на этом снимке?

Ванитас висит над камином, у меня за спиной, в точности как рассказывал Фавершем.

– Ну да. Не скажу, что она была среди моих фаворитов. Слишком уж мрачная.

– Она сейчас выставлена на продажу, висит в нашей галерее.

– Как печально…

– По всей видимости, папа продал «Ванитас» много лет назад, а человек, который сейчас желает ее приобрести, просит доказательств, что картина действительно когда-то была в нашей семейной коллекции.

– Да зачем ему это нужно?

– Покупатель хочет удостовериться, что берет подлинник.

– О, понимаю.

Мы переводим взгляд на фото.

– Ну что, – прерывает тишину Ханна, – пожалуй, пора спать.

– Не представляешь, как приятно мне было погрузиться с тобой в прошлое.

– Счастливое было время, правда? Я ни капли не завидовала твоим родителям, хоть они и вели шикарный светский образ жизни. У нас с тобой и в Лейк-Холле было все, что нам требовалось.

– Согласна с тобой. Насколько нам было лучше, когда родители отсутствовали…

– А все же ты любила, когда приезжал отец. Ты была к нему очень привязана, помнишь?

– Ну да, я всегда ждала его с нетерпением.

– Ты еще втискивалась между ним и леди Холт, когда они обнимались, и отталкивала мать в сторону.

– Серьезно? У меня почему-то не отложилось в памяти.

Мы собираем грязную посуду. Интересно, как все смешалось в голове от старых фотографий… Увидела сейчас многое, что не слишком хорошо – или даже неправильно – помнила, а кое-что так вообще забыла. Странное это чувство: семейные альбомы помогают восстановить некоторые обстоятельства, о которых иначе никогда бы и не вспомнила.

– Я всегда была забывчивой?

– Мало кто помнит свое раннее детство, но, боюсь, у тебя действительно имелись некоторые проблемы с памятью. В основном они выражались в том, что ты частенько теряла свои вещи. Помнишь, как не смогла найти подписанный бланк разрешения на поход с одноклассниками на балет? Тогда тебе было уже лет шесть. Ты позвонила мне из школы. Рыдала так, что я долго не могла понять, в чем дело, а как только до меня дошло, я тут же подписала новое, и тебя в итоге посадили в автобус. Я тогда еще шутила: будь ты собачкой, наверняка забыла бы где-нибудь свой хвост.

Мы смеемся, хотя в глубине души я чувствую себя неловко. Наверное, слишком много сегодня выпила. Бутылка почти пуста, и я точно наливала себе больше, чем Ханне.

Возбуждение от вина и от нашего разговора смешивается с усталостью от первой рабочей недели, и у меня на ходу закрываются глаза. Пожалуй, и вправду пора в постель.

Перед сном захожу в интернет. Интересно, есть ли упоминания о Ханне в Сети? По большому счету, она так и не рассказала, чем занималась после ухода из нашего дома, а меня очень интересует ее личная жизнь.

К сожалению, ни единой ссылки в выдаче поисковика я не нахожу. У Ханны нет профиля ни в одной социальной сети. Настоящая невидимка…

Я погружаюсь в глубокий сон.

Вирджиния

Выходные на этой неделе выдаются спокойными. Слава богу, Ханна два дня не казала к нам носа. Поездка в Лондон меня здорово утомила, и я решила отдохнуть. Поиграли с Руби в настольные игры. Внимательно наблюдала за внучкой, однако она вроде бы в хорошем настроении, так что о Ханне я ее решила не расспрашивать. Не хочу, чтобы Джослин меня обвиняла: дескать, бабушка настраивает внучку против няни. Руби хотела рассмотреть гаргулий, так что мы с ней совершили экскурсию вокруг дома, и она наделала фотографий. Получается у нее очень неплохо. Пока гуляли, внучка научила меня делать селфи.

Малышка прошлась по стене вокруг сада, а я ее подбадривала снизу:

– Молодец, милая! Нет, здесь спрыгивать не надо. Пройди чуть дальше – посмотрим, сможешь ли ты перелезть с забора на грушу. Бьюсь об заклад, что у тебя получится!

Прекрасно знаю, что Джослин и Ханна каждый раз устраивают истерику, когда Руби проворачивает подобные трюки, но в девочке живет дух искательницы приключений. Не следует его подавлять, а вот развивать как раз надо. Храбрость еще никому не мешала.

Утром в понедельник Ханна, проводив Руби в школу, вновь появляется в моем доме. Господи, словно черная туча наползла на солнце…

– Что ты тут делаешь? Я ведь говорила, что тебе не следует здесь появляться, когда Руби на уроках!

– Девушка, которую мы рассматривали на должность экономки, не оправдала ожиданий, и я по-прежнему в поисках подходящей кандидатуры. Необходимо дать объявление, а беспроводной связи у меня дома нет.

Ну и тон… Все та же непоколебимая уверенность в собственных деловых качествах. За тридцать лет ничего не изменилось, дерзости хоть отбавляй.

У меня возникает сильнейшее искушение потребовать, чтобы Ханна немедленно покинула дом, однако