— Ээээ… — произнесла я, в то время как все услышанное водоворотом крутилось в моем мозгу, требуя осмысления, — ну раз это нужно, то я согласна…

— Нет, Алиша, ты должна дать осознанное согласие, — вздохнула императрица, — поскольку это родство будет не кровное, то есть не предопределенное, то это предложение подразумевает выбор. Ты можешь подумать, и только потом дать ответ, я не тороплю тебя. Видишь ли, стать членом семьи императора означает не только другой статус и преимущества, но и налагает определенную ответственность. Я, конечно, не сомневаюсь, что ты будешь нам с мужем достойной сестрой, но все же решать тебе. Принимая решение, тебе следует исходить не только из того, нужно ли это НАМ, но и из того, нужно ли это ТЕБЕ, и для чего. Именно это и есть свободный выбор: когда ты не просто соглашаешься на то, что тебе предлагают, так сказать, «сверху», но и сообразовываешься со своими собственными побуждениями, желаниями и стремлениями. Ну как, берешь время на раздумья?

— Да, — кивнула я с некоторым облегчением. — Я подумаю до вечера…

— Ну что ж, тогда вечером я жду тебя у себя в доме, — сказала императрица, вставая.

Тут её взгляд задержался на увешанной пучками трав стене. Она подошла поближе.

— Чабрец, душица, зверобой, мята, тысячелистник… — произнесла она, разглядывая травы. — Да ты никак травница, Алиша?

— О нет, что вы, госпожа императрица, — ответила я, — я даже не знаю всех этих названий… Я делаю чай из этих трав.

— Можешь дать мне по пучку? — спросила она. — Я тоже люблю добавлять в чай разные ароматные и полезные травки, да только собирать их совершенно некогда…

— О да, конечно! — сказала я и тут же набрала ей букетик из разных пучков.

Затем она поблагодарила меня и вышла, попрощавшись до вечера.

А я принялась думать, как и посоветовала императрица. Она оказалась права — мне это было необходимо. За время раздумий я многое поняла о себе. Я всегда чувствовала, что есть нечто, что ограничивает меня. Ведь нас всех, женщин нашего мира, при Великом Пророке ограничивали. Нам не давали возможности развиваться, думать о том, что выходит за рамки повседневности. Наш разум держали в узде. Но мы принимали это как данность, как естественный ход вещей, не осознавая насильственность происходящего. Но человеку, очевидно, изначально свойственны жажда нового и способность размышлять; стоит изжить это в себе, и ты превращаешься в тупое животное. Мы и были такими животными, да только эта тяга к развитию не была убита в нас до конца. И поэтому все человеческое расцвело в нас вместе с приходом в наш мрачный мир господина Серегина. Того, что нас ограничивало, больше не существовало. И я где-то глубоко внутри себя чувствовала, что хочу измениться. Но старые установки сдерживали меня. И особенную роль тут играл мой цвет кожи… Мы всегда считали, что чёрная кожа — знак того, что мы стоим ниже белых людей. Что мы другие.

Но вот пришедшие в наш мир люди дали понять, что мы, чёрные — точно такие же, как все. И все же мы не ощущали этого в полной мере, хотя они обращались с нами по-человечески, с уважением… Получив свободу, мы по-прежнему отличались от белых. Ведь среди людей императора не было ни одного чернокожего. Чёрные люди не занимали высокие должности в новом устройстве нашего мира. И поэтому мы, чёрные, существовали как бы отдельно от всего остального общества, хотя и находясь с ним в тесном взаимодействии…

И я хорошо поняла, чего хотят добиться император с супругой, предлагая мне войти в их семью. И да, поначалу, просто ошеломленная такой высокой честью, я поспешила согласиться. Но теперь понимаю, что сделала это из личных и довольно эгоистичных побуждений. Не зря мне было предложено подумать… И вот я задумалась о тех самых побуждениях и стремлениях, а также об ответственности — обо всём том, о чём говорила императрица. Если я стану членом семьи императора, мне предстоит многому учиться, многое осваивать, ломая глубоко укорененные предубеждения. И все для того, чтобы следом за мной пошли другие. Сначала самые лучшие, такие, как я сама, а потом и все остальные. Готова ли я к тому, чтобы стать примером для других своих чёрных сестер? Да, я готова! Мне хочется стать другой. Но при этом остаться собой — ведь меня ценят именно за мои личные качества, которые уже никуда от меня не денутся. Выдержу ли я искушение гордыней? Это будет сложно, но я постараюсь. Ведь император и императрица совсем не страдают этим качеством, и тщеславие им совершенно не свойственно — мне следует ориентироваться на них, ведь как раз они станут для меня самыми близкими людьми. «Родными» людьми, как у них принято говорить. Вот это и есть главная составляющая этой ответственности — стать полностью своей в императорской семье, «родной». И тогда все остальное приложится…

Ну что же, я готова дать ответ… Прямо дух захватывает, когда я об этом думаю… Но это радостное волнение. Я уверена, что стану достойной сестрой. Императрица будет наставлять меня, а уж я умею хорошо усваивать наставления. Думаю, они во мне не ошиблись, и предстоящее событие откроет новую и радостную страницу в моей жизни…

9 мая 1976 года, 12:35 мск, Пуцкий залив, линкор планетарного подавления «Неумолимый», императорские апартаменты

Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский, император Четвертой Галактической Империи

И вот в моих апартаментах царь, царевич, король, королевич, сапожник, портной… То есть я сам, генерал Бережной вместе с многоуважаемой Ниной Викторовной Антоновой, генерал Брэдли, и в качестве бесплатного приложения к нему старина Роберт Хайнлайн. До визита ко мне генерал Брэдли Хайнлайна как великого писателя и мыслителя ещё не знал, но пообщавшись с ним в кулуарах, проникся к старине Роберту определенным доверием. И ведь натыкали американского генерала носом во все наши толстые места, но он все равно остается в сомнениях…

Сомневается этот человек не в моей способности дотла разгромить Америку и положить её пусту от океана до океана, а в том, не случится ли в Вашингтоне ультраправый переворот после того, как Эйзенхауэр признает поражение и прикажет выводить войска со всех зарубежных пунктов дислокации на американскую территорию. Сенатор Маккарти и его оголтелые подпевалы в Вашингтоне все ещё в полной силе, и до тех пор, пока я со всей силы не ударю по самой Америке, гвалт этих обормотов в Конгрессе и прессе будет заглушать любые голоса разума. Отсюда вывод: бить по Америке не только можно, но и