воспроизводить и переписывать музыку можно многократно, и никакого ухудшения качества звука от этого не случится. Такая у этого человека работа, и больше никакими другими задачами наш новый государь-император его не нагружает. Да и, сказать честно, если брать в общем по музыкальной культуре, одному человеку тут работы на несколько лет, и даже десятилетий.

— Папенька, а что такое «кристалл памяти»? — спросил Миша.

— Я, по правде говоря, не очень хорошо разбираюсь в таких вещах, — сказал генерал Хорват, — но скажу вам, что на это устройство помещается практически неограниченное количество музыкальных композиций.

— Прям уж и неограниченное? — недоверчиво произнёс Миша.

— Ну, мне так сказали, — ответил Дмитрий Валентинович. — Кристалл памяти, который вставлен в этот пульт, способен вместить в себя до одного миллиона часов звуковой информации.

— Ух ты — миллиона! — с благоговением произнёс Миша и задумчиво почесал в затылке. — А как эта штука вообще работает?

— Не знаю, сынок… — Генерал Хорват пожал плечами. — Это технологии очень высокоразвитых цивилизаций, до которых нашему с вами миру было ещё расти и расти. Ах да! Мне сказали, что это ещё не самая мощная штука. Что-то посерьезнее, с возможностью постановки звука точно как в концертном зале, нам предоставят чуть позже. Ну то есть не совсем нам… Скоро сюда пришлют балетмейстера для твоих подопечных, Камилла Альбертовна, ну ты, наверное, в курсе. Она возьмется за этих девочек всерьез — будет ставить балетные этюды и через них приобщать к культуре местных девочек, среди которых тоже должно быть немало талантов по части танца. Вот такие дела…

И на следующий день Камилла Альбертовна вместе с дочерьми отправилась в лагерь, неся в холщовой сумке «музыку». Там же лежала написанная мужем на бумажке инструкция, как управляться с пультом. Впрочем, она успела дома немного потренироваться.

«Пташки» оживились, когда Душечка включила им ритмичную мелодию. Сначала они, как по команде, повернули свои головы в сторону звуков, потом одна за другой принялись вставать с коек и собираться кружком вокруг женщин. Их перышки подрагивали, они выглядели заинтересованными, и некоторые даже улыбались.

Музыка была им незнакома. Они привыкли совсем к другим ритмам. Но красота звучавшей композиции не оставляла их равнодушными, и это было хорошо заметно.

И вот они стали производить движения. Привыкшие все делать синхронно, они, выстроившись дугой, стали танцевать… При этом равнялись они на «пташку» в разноцветных перьях, более пышных, чем у остальных, которая стояла посередине. Её звали Нула.

Новая музыка диктовала им новые движения. Они изгибались, вставали на цыпочки, поводили бедрами, плавно взмахивали руками. Камилла Альбертовна и её дочери отступили на несколько шагов, и с восхищением наблюдали за невиданным танцем под неслыханную музыку. И все они думали о том, что, очевидно, при «конструировании» этих танцовщиц в них была вложена способность к идеальному восприятию музыки телом. Казалось, если бы сейчас музыка стихла, а они не остановили бы свой танец, мелодия продолжала бы звучать в ушах наблюдающих. Это была совершенная гармония. Потрясающая слаженность.

Юные барышни не удержались, и стали повторять танцевальные движения. И очень хорошо было у них на душе, что им удалось порадовать своих подопечных и дать им то, ради чего они и были созданы.

Однако проницательная Камилла Альбертовна сейчас с особенной ясностью поняла, что «пташкам» необходимо дать хотя бы начальное образование. Они должны стать людьми. Пока же они больше напоминают… механизмы, которые включили. Нет, их нужно учить. Грамоте, счету. Прививать знания, понятие о культуре. И она непременно займется этим. Непременно! Это хорошо, что они немного оживились, теперь их мозг будет охотнее воспринимать учение. Однако дело предстоит нелегкое… Ну ничего. Дочери помогут.

А ещё через несколько дней в лагерь прислали того самого балетмейстера, о котором говорил Дмитрий Леонидович. Камилла Альбертовна и её дочери встретили её однажды утром у того барака, где проживали «пташки».

Это оказалась сухопарая дама примерно тридцати лет — с прямой осанкой, гордо посаженной головой, царственным взором. Выглядела она блистательно, как истинная артистка. Её облик совершенно подходил под представления об учителе балетного искусства. Разве что обычно такими учителями бывают довольно взрослые, а порой и пожилые балерины. Но Камилла Альбертовна понимала, что на самом деле этой женщине довольно много годков. Возраст хорошо угадывался в её глазах — строгих и мудрых.

— День добрый, — произнесла эта женщина довольно низким голосом, суховато улыбаясь, и протянула руку Камилле Альбертовне. — Нина Максимовна Большакова, балетмейстер.

Камилла Альбертовна пожала прохладную узкую ладонь, не мгновение испытав некоторую робость перед этой женщиной, выглядевшей довольно властно.

— Камилла Альбертовна Хорват, опекаю этих девочек и прочих обитательниц этого лагеря, — произнесла она.

— Хорват? — Нина Максимовна внимательно вгляделась в лицо новой знакомой. — Уж не супруга ли вы того Хорвата, что управлял железной дорогой во времена моей молодости?

— Она самая, — подтвердила Камилла Альбертовна и заметила, как строгая балетмейстерша довольно дружелюбно улыбнулась. — А вот это мои дочери — Мария, Анна и Евдокия.

Большакова приветливо кивнула юным барышням и, задержав на них взгляд, задумчиво произнесла:

— Поразительно… А ведь я ваша ровесница, девочки… Да-да, мне семьдесят шесть лет! — И тут она вскинула голову, и такая счастливая улыбка озарила её лицо, что все невольно заулыбались. — Мне вернули молодость! Как это восхитительно — снова почувствовать себя гибкой, свежей, сильной, полной страстей и мечтаний! Мне до сих пор не верится, что это произошло со мной… Я боялась старости больше всего на свете. Но она, проклятая, все же настигла меня, как настигает всех без исключения. И я, по правде говоря, уже готовилась умирать, более всего беспокоясь лишь о том — вы не поверите — чтобы в гробу меня загримировали так, чтобы я не выглядела совсем уж древней старухой… И вот в дни моего уныния, которого я, впрочем, ничем старалась не выдавать при посторонних, ко мне на дом явились люди из одной очень страшной, но многоуважаемой организации. Если бы у вас так уважали жандармов, то никакой Ленин, и уж тем более Керенский, не имел бы ни малейшего шанса порулить Россией… И это был не просто визит вежливости. Мне предложили длительную загранкомандировку с работой по специальности, с немаленьким окладом и весомым социальным пакетом. Я ответила им, что единственная командировка, которая меня ждет, это путешествие на тот свет с билетом в один конец. Но оказалось, что для таких, как я — старых, но очень нужных — в социальный пакет входит чудесное омоложение до возраста цветущих тридцати лет, и для этого не надо прыгать ни в молоко, ни в кипящую воду, ни