из Вадсё в Кингсбей. «Савойя» совершила посадку у острова незадолго до пяти, чтобы сменить свечи зажигания. Маддалена зафиксировал туман на севере, с восточной стороны острова. Может быть, эта область тумана переместилась на западную сторону и как раз ее и наблюдали рыболовецкие суда? Итальянец рассказал о непростых условиях взлета — была приливная волна. Однако капитан военного корабля «Микаэль Саре», который в тот день тоже находился у острова Медвежьего, а вечером пришвартовался к пристани метеостанции, утверждал, что и погода, и море были спокойными {98}.

На встрече у министра обороны обсуждались различные версии. Может быть, Руал Амундсен решил лететь прямо к палатке Нобиле, северо-восточнее мыса Ли-Смит? Наблюдений, подтверждавших, что этим и объясняется исчезновение «Латама», было мало. Если сейчас начнутся масштабные поиски, а самолет через день как ни в чем не бывало появится в Ню-Олесунне, все окажутся в неловком положении. Но почему Лейф Дитриксон и опытные французские пилоты не сообщили по длинноволновому передатчику, куда они летят и когда предполагают прибыть?

Неизбежно два последних сообщения от «Латама» стали постепенно казаться сигналом бедствия — чем они на самом деле не были. Радист на борту вызывал Кингсбей, потому что у него просто были сообщения. Радист Геофизического института утверждал, что речь шла о семи радиограммах, которые «Латам» хотел отправить в Ню-Олесунн. Как ни странно, этот вопрос не обсуждался ни на встрече у министра обороны, ни в газетах, не упоминался ни в одном отчете: что такое важное экипаж хотел сообщить аж в семи радиограммах, если они собирались быть в Ню-Олесунне уже через несколько часов? В первые три часа полета они особой разговорчивости не проявляли. Несмотря на запросы «Ингёй-радио», экипаж о своем местонахождении не сообщил[53]. Почему?

Внезапное исчезновение «Латама» привело всех в странное состояние. Казалось, в воздухе распространяется страх, что с французским самолетом произошло что-то ужасное. Власти Норвегии отреагировали с примечательной быстротой. На это повлияли и другие факторы. «Афтенпостен» в тот же день опубликовала объявление о сборе средств на частную экспедицию для поисков Руала Амундсена. Обеспокоенные друзья — посол Херман Гаде, Фредрик Петерсон, Отто Свердруп, шкипер Юхан Ульсен, Трюггве Гран и племянник Густав Амундсен — вечером накануне обсудили, что можно предпринять. Они выступили с коллективным обращением к правительству, но также дали понять, что не будут ждать официального решения.

Спустя два дня после объявления «Латама» пропавшим без вести был назначен комитет, куда вошли редактор газеты «Хандельсог Шёфартстиденде»[54] Кнут Домос, главный редактор «Афтенпостен» Фрёйсланн, генеральный консул Артур Матисен и племянник Амундсена Густав. Фрёсланн, должно быть, чувствовал вину за то, что излишне поощрял Руала Амундсена в его планах. Когда племянник попросил объявить всенародную акцию, редактор согласился не раздумывая. Уже 22 июня «Афтенпостен» организовала сбор средств. Масштабы, которые он вскоре приобрел, многое говорили о том, насколько обычные люди беспокоились за своего героя.

Одной из задач комитета было рациональное использование собранных денег. Кроме того, надо было выбрать опытного начальника экспедиции. Как повелось, сначала спросили Отто Свердрупа, и он, как и прежде, отказался. Адольф Хуль в данный момент занял место приглашенного советника на «Красине» вместо Отто Свердрупа, и поэтому его кандидатура не рассматривалась. Рисер-Ларсен и Оскар Вистинг уже находились на Шпицбергене, Лейф Дитриксон пропал вместе с Амундсеном. Выбор был невелик. Спросили майора Трюггве Грана, и он сразу согласился. Но едва ли из всех экспедиций на Шпицбергене этим летом он мечтал именно о ней.

Каждый день «Афтенпостен» и большинство норвежских газет сообщали о средствах, что стекались на счет экспедиции, — от промышленников и банкиров, мореходных ассоциаций, но больше всего от простых людей. Объявления о сборе средств печатали на первой полосе газеты по всей стране. На фрахт судна фонду требовалось около 80 000 крон. 27 июня набралось достаточно средств на полярную шхуну, которая считалась наиболее подходящей для преодоления льдов к северу от Шпицбергена.

В 1928 году о «Веслекари» среди моряков ходили легенды. Шхуна в 134 фута длиной (40,8 м) и 27 футов шириной (8,2 м) была отнюдь не новой, но, построенная Кристианом Йенсеном на верфи «Воллен» в Аскере в 1918 году, она считалась самой крепкой деревянной шхуной в Норвегии, наравне с «Фрамом» и «Йоа». Часть древесины использовали из излишков от «Мод», которую строили на той же верфи. Двигателем поставили двухцилиндровый компаунд в 357 лошадиных сил, но, кроме того, корабль был оснащен, как галеас, штормовым парусом, кливером, бизань- и фок-мачтами. Мало о каких шхунах писали и говорили так много, как о «Веслекари». Она грелась в лучах собственной славы и пользовалась полным доверием команды.

Отто Свердруп тоже был доволен выбором, но был немного пессимистичен отностельно самих поисков. В интервью «Афтенпостен» 27 июня он сказал о «Веслекари», которая стояла наготове в Олесунне: «Это лучшее судно Норвегии. Если мы отправим „Веслекари“, то все возможное, считай, сделано. Однако время не ждет» {99}.

Чтобы разузнать о намерениях Амундсена, Рисер-Ларсен связался с фармацевтом Цапффе. Но Цапффе почти ничего не знал, как и все остальные. Амундсен не сообщал, какой курс он выбрал. Из общей неосведомленности вырастало множество догадок. Цапффе сказал, что шведский и финский пилоты, находившиеся тогда в Тромсё, не предлагали Амундсену лететь вместе на Шпицберген, что соответствовало действительности.

Разговора напрямую, например, по телефону, между Нильссоном и Амундсеном и правда не было. Однако Крогнесс уточнял у Дитриксона, не планирует ли Амундсен лететь вместе со шведами и финнами. Дитриксон ответил, что Амундсен не желает связывать себя обязательствами о сотрудничестве {100}. Корреспондент «Афтенпостен» в Ню-Олесунне сообщил, что, по словам шведского экипажа «Уппланда», Амундсен отклонил предложение и их шеф-пилота {101}. Сам Нильссон утверждал, будто Амундсен сказал, что вынужден действовать самостоятельно, поскольку итальянцев надо спасать срочно.

В нескольких газетных статьях сообщалось, что Амундсен перед вылетом из Бергена и Тромсё на вопрос журналистов, не собирается ли он отправиться прямо к палатке Нобиле, отвечал уклончиво. Так корреспондент «Афтенпостен» передавал интервью:

— Каково ваше впечатление от машины[55]? — спросили мы Амундсена.

— Очень хорошее.

— Но она не может садиться на лед, — заметили мы.

— Этого и не требуется. По последним сообщениям, вокруг лагеря Нобиле образовались разводья. Я по-прежнему придерживаюсь мнения, что водный летательный аппарат — именно то, что нам нужно {102}.

И Крогнесс, и Цапффе подтвердили, что Амундсен спрашивал только о ледовой обстановке у Медвежьего, южной оконечности Шпицбергена и в Конгс-фьорде и, кроме того, интересовался ледовым покровом многочисленных озерец на Медвежьем. Они не