взлета. Последним, что шведский пилот крикнул оставшимся на льдине, было обещание вернуться как можно скорее и забрать их оттуда. Нобиле не сразу понял, что, улетая, совершает свой третий в этой экспедиции просчет.

Сперва начальнику итальянской экспедиции все, должно быть, казалось прекрасным сном. «Фоккер» и «Ганза 257», кружившая над лагерем, пока Нобиле сажали в самолет, теперь вместе летели сквозь прозрачный воздух ледяной ночи. Возвращение в передовой лагерь шведских пилотов на острове Рюссёйя[60] заняло два часа {108}. Там Нобиле под ликование и поздравительные возгласы достали из кабины и отнесли в укрытую глубоким снегом прибрежную зону. Титина вприпрыжку бежала следом. Генерала усадили в окружении летчиков и сфотографировали со всех сторон. Так он и увековечен: с головой, обмотанной шарфом Шиберга, укрытый пледом, рядом с Лундборгом, держащим на коленях Титину. Если унижением казалось то, как несколькими днями ранее Маддалена снимал их на льдине, что уж говорить об этом? Нобиле не осознавал, что стал трофеем, который шведы выхватили из-под носа у других спасательных экспедиций.

Шведские пилоты приготовили на примусе горячую еду и осторожно засунули ноги Нобиле в спальник из оленьих шкур. У итальянского генерала голова кружилась от массы новых впечатлений, от сновавших вокруг него высоких голубоглазых блондинов. Летчики распевали песни и распивали виски, поднимая тосты за Швецию и Италию, кричали ура блестящему полету Лундборга. Торнберг представился как начальник шведской поисковой операции и выразил удовольствие, что Нобиле спасли первым. Он сообщил, что «Читта ди Милано» снова отважилась выйти из Конгс-фьорда и шла в бухту Вирго. Дела наверняка пойдут в гору, как только Нобиле переправится туда и сможет взять на себя руководство поисками группы Мальмгрена и унесенных с дирижаблем.

Нобиле уложили в постель из меховых спальников и шерстяных пледов. Неподалеку потрескивал костерок, над головой у него простиралось голубое небо полярного дня, а с берега доносился ритмичный шум волн, лизавших льдины… в конце концов он уснул в счастливом убеждении, что Лундборг сдержит обещание и в течение ночи заберет со льдины остальных.

После 3 ночи Лундборг снова поднял в небо «Фоккер», на этот раз в одиночку. Следом за ним летел на «Ганзе» лейтенант Якобссон.

Оставшиеся в лагере готовились к тому, что следующим самолет заберет Чечони. Они потащили его к месту посадки, а через полыньи перекинули доски, чтобы он мог проползти на руках и коленях над ледяной водой. И вот где-то после 5 утра они услышали рев самолетных двигателей. Лундборг вернулся, как обещал.

«Фоккер» начал снижение и приготовился к посадке. В этот раз угол посадки был слишком велик, и машина зацепилась за лед. Лундборг попытался резко повернуть, чтобы избежать столкновения с торосами на той стороне площадки, но ему это не удалось. Самолет подпрыгнул, перевернулся, опрокинулся на спину и ударился кабиной об лед. Итальянцы несколько секунд стояли неподвижно, онемев от увиденного. Неужели шведский летчик погиб? Но Лундборг быстро выпрыгнул из кабины и замахал «Ганзе», пролетевшей низко над местом крушения, сообщая, что выжил. Затем он нетвердым шагом направился к потрясенным итальянцам, которые сгрудились вокруг Чечони. На льдине их снова стало шестеро.

Контраст между примитивным и грязным лагерем выживших и добротной базой шведов на Рюссёйе, должно быть, сильно впечатлил Эйнара Лундборга, который почти сразу занялся подготовкой своего спасения. Он объяснил итальянцам, что жизненно необходимо, чтобы его спасли первым. Тогда он сможет прилететь за остальными. «Фоккер» уже было не восстановить: пропеллер разлетелся на куски, и поврежденные крылья не подлежали ремонту. Но у шведов имелся еще один самолет, к которому можно было прикрепить лыжное шасси. Само собой, его следовало спасти первым. Чечони снова придется подождать, что последний воспринял стоически.

Ранним утром 24 июня капитан Торнберг, взяв лейтенанта Кристелла в качестве летчика-наблюдателя, решил вылететь на «255»-м в бухту Вирго и доставить Нобиле на «Читта ди Милано». Генерала подняли на палубу экспедиционного судна. Команда восторженно хлопала в ладоши, но атмосфера на борту была совершенно другой. О странном приеме написал, среди прочих, в своем дневнике и капитан Торнберг.

Нобиле отнесли в каюту. Капитан пригласил его, а также брата Амедео и Торнберга к себе. Тон встречи был ледяным. Романья Манойя безостановочно ругал Нобиле, тогда как тот не уставал хвалить усилия шведов, не имея ни одного доброго слова для руководства итальянских сил в Ню-Олесунне. Начальнику шведской экспедиции неловко было видеть, что Нобиле на борту «Читта ди Милано» перешел на положение обычного пассажира.

Позднее выяснилось, что к этому решению был причастен сам Муссолини. Итальянские власти задевали многочисленные газетные заголовки, подтрунивающие над тем, что Нобиле позволил спасти себя первым и взял с собой собачку вместо кого-то из пострадавших. В Риме уже зашевелились враги Нобиле, а их было немало. Крушение дирижабля «Италия» требовало найти козла отпущения, и прилагались все силы, чтобы сделать им самого Нобиле.

В радиограмме от морского министра Сирианни главой лагеря выживших был назначен Вильери, которому еще не исполнилось и 28 лет. Нобиле же отстранили от какого-либо участия в спасательной операции, но без лишней огласки. Довести это до сведения генерала поручили капитану Манойе. Сам Нобиле так пишет об этом в своей книге:

«Глаза мои медленно открылись, и я наконец увидел правду — во всей ее неприглядности — с явными признаками чудовищного заговора… слова, как бы случайно оброненные то тут, то там… туманные фразы. Это потрясение меня оглушило» {109}.

В тот же вечер, 24 июня рядом с «Читта ди Милано» в бухте Вирго приземлился самолет Маддалены. Финский «Турку» уже стоял наготове с вмонтированным лыжным шасси. Но летной погоде пришел конец. С севера наползал ледяной океанский туман. Поисковые полеты пришлось отложить на несколько дней и итальянцам, и шведам, и финнам. Это касалось и поисков группы Мальмгрена, и унесенных на дирижабле, и «Латама», а также спасения Лундборга, застрявшего в палаточном лагере.

Шведский летчик переживал все стадии отчаяния, уже давно пройденные итальянцами. Эйфорию, нервозность и гнев. Беспокойство по поводу того, что коллеги в Мурчисон-фьорде не забрали его немедленно, и опасения из-за малого числа сообщений, получаемых по радиопередатчику, у которого уже 33-и сутки дежурил Бьяджи. Внезапно Лундборга обуяло желание отправиться к берегу, видневшемуся на горизонте. Общался швед в основном с Бегоунеком, потому что тот говорил по-английски свободнее других. Именно чеху он рассказал, что видел следы на льду между лагерем и островом Фойн. Неужели Мальмгрен с офицерами и вправду достиг суши?

Лундборг также рассказал, что до отъезда на Шпицберген говорил