старого закала С. А. Колычев, упрямый и высокомерный. На лесть он не поддавался, от предложенной роскошной резиденции отказался, предпочтя ей особняк посольства. Талейран именовал его, разумеется за глаза, нахалом и болваном. Но нить переговоров французы не рвали, Бонапарт не топал ногами и не бил посуды, как в иных случаях. Колычев разгадал и цели их, и тактику: «Весьма ясно желание правительства вовлечь Россию в убыточную войну не только с Англией, но и с самою Портою, дабы лишить ее сего союзника», а в дальнейшем «ослабить и унизить государство, которое одно только может удержать равновесие в Европе», то есть Россию. Единственно, что удалось добиться Колычеву, так это признания Ионической республики. Дальнейшие беседы становились бесперспективными: «Не взирая на чрезвычайные почести и словесные уверения, кажется, что в сближении Франции с Россиею – ни малейшей искренности»[307].

И тем не менее Павел попался в сети парижских обольстителей. Он получил письмо от первого консула с предложением совместной российско-французской экспедиции в Индию по маршруту Астрабад – Кандагар – река Инд. Современник назвал присланную бумагу «лукавым планом с целью пленить безудержную фантазию императора»[308]. И пленил! 12 (24) января 1801 года атаман Всевеликого войска Донского В. П. Орлов-Денисов получил рескрипт с указанием поднять полки и двинуть их к Оренбургу и далее «через Бухарию и Хиву на реку Индус и на заведения английские, на ней лежащие», которые надлежит «разорить и угнетенных владельцев освободить и ласкою привесть России в ту же зависимость, в коей они у англичан, и торг обратить к нам»[309]. По голой, насквозь продуваемой зимними ветрами степи двинулись казаки, много людей потеряли при переправе через разлившуюся Волгу, идя в неведомую Индию (хотя состояния войны с Великобританией не существовало). Зачем все это? Какие государственные соображения побуждали императора действовать на руку Бонапарту? Зачем было налагать запрет на выгодную торговлю с Англией и вызывать недовольство влиятельных кругов дворянства и купечества? Учинять поход в Индию, карту которой с трудом нашли и отправили вдогонку донцам?

Скорбный путь войска Донского прервала страшная ночь с 11 на 12 марта 1801 года. На рассвете бледный, с трясущимися губами великий князь Александр вышел к охранявшим Михайловский замок солдатам Семеновского полка и сказал: «Батюшка умер апоплексическим ударом. Все будет при мне, как при бабушке».

* * *

Новое царствование началось при самых добрых предзнаменованиях. Александр послал гонца в Оренбургские степи – возвращать на Дон казачье войско. Он амнистировал тысячи людей, которых гнев и раздраженье отца отправили в места отдаленные. Негласный комитет его друзей, молодых вельмож, воспитанных в духе идей Просвещения (В. П. Кочубей, А. Е. Чарторыйский, П. А. Строганов, H. H. Новосильцев), стал неким совещательным органом при государе с целью проведения в стране преобразований, включая и разработку продуманной внешнеполитической концепции на смену происходившим при Павле метаниям из стороны в сторону.

Н. Новосильцев на заседании 10 (22) июня 1801 года «в прекрасно составленном обзоре» показал, насколько внешние сношения «были нелепыми до настоящего времени, насколько их определяли интриги малых дворов» при полном игнорировании российских интересов[310]. В своем разоблачительном порыве молодые люди забыли, что в политике Павла проявлялись и здравые черты, к которым относился, в частности, и союз с Турцией, способствовавший отпору захватническим устремлениям революционной, а потом и наполеоновской Франции. Исследования последнего времени сводят с пьедестала прежнюю концепцию – реакционные монархии против провозвестницы свободы, равенства и братства. Не все происходило так прямолинейно и просто. H. H. Яковлев-младший показал, что Великобритания вступила в войну с Францией отнюдь не во имя сокрушения прекрасных идей. Подход премьер-министра В. Питта, указывал он, «ни в коей мере не был идеологическим, тем более – доктринерским». Инициатива объявления войны 1 февраля 1793 года принадлежала не Уайт-холлу, а Конвенту, свято верившему в торжество над монархами. А всего за два дня до этого события В. Питт в бюджетной речи в Палате общин высказался за сокращение армии и флота и предрек 15 лет мира (в английской историографии его выступление нарекли «апофеозом нейтралитета»)[311]. И Россия, и Англия воевали не против Французской революции как таковой, а против развязанного ею оголтелого завоевательного курса, против сокрушения давно сложившихся государств и установления в Европе гегемонии Парижа.

Круто расправившись на словах с предшествовавшим правлением, Негласный комитет все же использовал кое-что из его опыта, а уж из наследия Екатерины черпал полной горстью. Граф В. П. Кочубей изложил основы новой системы: «Нужно занять такую позицию, чтобы стать желанными для всех, не принимая никаких обязательств по отношению к кому-либо, как то делала покойная императрица». Александр развил мысль своего друга: надо воздержаться от заключения союзов, обуздать честолюбие Франции и установить добрые отношения с Великобританией. Негласный комитет воспринял тезис о балансе сил в Европе. В первом же своем циркулярном рескрипте царь внушал послам мысль о необходимости «поддержания мира и равновесия между государствами Европы». Выдвинутый принцип предполагал отказ от завоеваний, что относилось и к России, которая достигла естественных границ и, по словам Кочубея, «в пространстве своем уже не имеет нужды в расширении»[312]. Отечественная историография дает положительную оценку этим выводам: внешней политике стремились придать стратегический характер, избегая по возможности случайностей при смене лиц у кормила правления, стремясь установить «примат национально-государственных интересов над волей, чувствами и даже личными обязательствами монархов». С принципами все обстояло прекрасно, но как их претворять в жизнь, как обуздать честолюбивые притязания Франции и прервать завоевательный бег ее войск? Вопрос повисал в воздухе. Россия заняла равноудаленную ото всех позицию. Лондону и Вене не удалось справиться с Наполеоном ни поодиночке, ни вместе. После разгрома австрийской армии при Маренго в 1801 году Л. Кобенцль подписал капитуляционный Люневилльский договор: к Франции отошли земли по левому берегу Рейна (включая владения князей, с Наполеоном не воевавших), Бельгия и Люксембург; Австрия признала марионеточные республики – Гельветическую (Швейцария), Батавскую (Голландия), Цизальпинскую (Ломбардия) и Лигурийскую (Генуя)[313].

В марте 1802 года сдалась Великобритания. Правительство его величества по Амьенскому договору обязалось вернуть Франции и Голландии их колонии, исключая острова Цейлон и Тринидад, вывести свои войска с Мальты и вернуть ее ордену Св. Иоанна Иерусалимского. Наполеон торжествовал.

Его отношения с Россией после убийства Павла I испортились. На случившийся переворот он ответил аннексией Пьемонта, образованием Итальянской республики на севере Аппенинского полуострова (1802 год), президентом которой он и стал. Для ускорения процедуры избрания она состоялась в Лионе. Наполеон вмешался в распри кантонов в Швейцарии, ввел в страну свои войска и провозгласил себя «великим координатором» Гельветической республики, гласно взяв на себя функции третейского судьи, а негласно