де-факто, и де-юре означало признать императорский сан выскочки и тем самым поощрить его на новые захваты. В августе того же года произошел разрыв российско-французских дипломатических отношений. Надвигалась война.

В декабре в Лондоне побывал H. H. Новосильцев, официально в качестве товарища министра внутренних дел и для консультаций по правовым вопросам. Но пропадал он не на судебных подворьях, а в министерских особняках на Даунинг-стрит. Приняли его весьма приветливо, предвкушая сотрудничество против Наполеона. Визитер заверял премьер-министра В. Питта, что император и Россия «не стремятся к какой-либо выгоде для себя лично» в Европе, а хотят лишь «освободить некоторые независимые нации от постыдного рабства», в котором они томятся под игом Франции, избавить их от тирании Бонапарта. О возвращении Бурбонов на престол он упоминал крайне сдержанно. Это – «второстепенная цель», достижимая, если сами французы выскажутся «за». Главное – восстановить «равновесие в Европе, утвердить ее безопасность и спокойствие на прочной основе», вернуть Францию в прежние границы или договориться о новых, отвечающих интересам всеобщего спокойствия, избавить Голландию, Швейцарию и Италию от «унизительного порабощения».

В беседах не была обойдена вниманием и Османская империя. В полученных Новосильцевым инструкциях говорилось об «анархическом характере ее строя и увеличивающемся недовольстве ее христианских подданных». Осторожно и вполне умозрительно ставился вопрос, «каким образом устроить судьбу ее различных частей», если «существование Оттоманской империи в Европе станет невозможным?». В таком случае предусматривалась вероятность «создания одной или двух республик, – греческой и славянской под сюзеренитетом обеих империй», Турецкой и Российской, наподобие Ионических островов[330].

В. Питт с готовностью принял предложение о союзе и обещал выделить еще не существовавшей коалиции 5 миллионов фунтов стерлингов с 2 января 1805 года. К рассуждениям своего собеседника о высоких принципах он проявил полное равнодушие. По словам Ч. Вебстера, премьер «менее всего желал крестового похода будь то во имя конституционных свобод или республиканских вольностей», а хотел одолеть Наполеона на суше силами России, Австрии и Пруссии, да притом так, чтобы две последние державы «были в такой же мере против России, как и против Франции, хотя эта цель, естественно, не была раскрыта»[331]. Здесь сэр Чарлз констатировал ту степень доверия, с которой два двора, Виндзорский и царский, заключили друг друга в объятия. На рассуждения Новосильцева о судьбе Османской империи премьер-министр не реагировал – уж слишком нереальными они представлялись и, вдобавок, полностью расходились с утверждавшейся в Лондоне доктриной статус-кво, предусматривавшей сохранение власти Турции на Балканах. Вывести войска с Мальты, что составляло предмет самых острых разногласий с Наполеоном, англичане отказались наотрез, ссылаясь на мнение парламента и всей нации. Что касается императора французов, то он демонстрировал «склонность к миру наоборот», поспешив присоединить Геную. «Бонапарт обращается с нами, как с мальчишками», – возмущался Чарторыйский[332].

Дважды побитый венский двор рвался в союз, но на пути к нему пришлось преодолевать тяжелые завалы. Габсбурги хотели упорядочить германские дела к своей выгоде, упрочив в империи свое влияние к ущербу для Пруссии. Третьим игроком вступали князья, не желавшие терять самостоятельности; четвертым и самым могущественным – Наполеон, настраивавший фюрстов и против Вены, и против Берлина. Не зажили и раны австро-российских противоречий на Балканах. Вовлечь Пруссию на том этапе в союз не удалось, она собиралась остаться в стороне, надеясь выторговать у сражавшихся уступки.

Позиция Высокой Порты вызывала опасения: сохранит ли она верность договору? По здравом размышлении в Петербурге решили, что пока для паники нет оснований, «соединиться с Францией» Турция не может из-за отсутствия общей границы, которая у России с ней имеется, и на водных просторах господствует владычица морей. Посулы Г. Брюна звучали заманчиво, и намеки на Крым погружали в мечты. Но те же французы обращались к «потомкам Ликурга» с соблазнительными речами и сносились с сепаратистски настроенными феодалами, включая Али-пашу Янинского. Показателем позиции Высокой Порты стала проблема признания ею императорского титула Наполеона, о чем неустанно хлопотал Брюн, добившийся в конце концов успеха. Но, желая сохранить добрые отношения с Россией, турки пошли на заключение оборонительного союза с нею.

Первоначальный российский проект договора преследовал далекоидущие цели – приковать Порту к англо-российской коалиции и значительно расширить права христиан. Он предусматривал освобождение Ионической республики от турецкого протектората, признание независимости Черногории, упрочение автономии Дунайских княжеств, создание автономных государств в Сербии и, возможно, Греции, свободный проход российских судов через Проливы и закрытие их для кораблей других стран, размещение 10-тысячного отряда царских войск на Дунае. С химерами пришлось расстаться.

Подписанный 11 (23) сентября 1805 года пакт содержал взаимную гарантию владений, стороны обязывались помогать друг другу вооруженными силами или деньгами в случае нападения на одну из них. Статья 7 фиксировала их согласие рассматривать Черное море как закрытое и не допускать появления в нем посторонних военных или каперских кораблей. Так в международное право был введен важнейший принцип закрытости Черного моря для всех военных флотов кроме российского и турецкого.

Попытки Александра улучшить участь христиан потерпели полную неудачу. Селим заявил: «Предоставление райе привилегий и равенства в правах противоречит всем нашим политическим и религиозным принципам»[333].

Третья антифранцузская коалиция формировалась долго, натужно и по ухабам крутых противоречий. Австрия и Пруссия препирались из-за шкуры неубитого медведя, деля еще не завоеванные земли. Бонапарт соблазнял последнюю присоединением Ганновера, фамильного владения английских королей, что насмерть рассорило бы Пруссию с Великобританией. Короля Фридриха Вильгельма III вообще удалось втащить в союз лишь в ноябре 1805 года, уже после того, как австрийцы сдали крепость Ульм и распахнули перед неприятелем ворота для вторжения в свою страну. Экспедиционный корпус под командованием М. И. Кутузова оказался в критическом положении. Он, по словам А. Е. Чарторыйского, «не насчитывает и 70 тысяч человек и не сможет долго выдержать натиск победоносной армии Бонапарта численностью в 140 тысяч». Развязка наступила скоро. 2 декабря (20 ноября) в кровопролитной битве при Аустерлице (ныне – Славков в Чехии) русские и австрийцы потерпели поражение. Император Франц сразу же запросил мира. Явившийся к Наполеону не вовремя с ультиматумом прусский министр спрятал опасную бумагу в карман и заключил с ним союз. Третья коалиция распалась. На переговорах в Пресбурге (ныне – Братислава в Словакии) Австрия потерпела не менее сокрушительное поражение, нежели под Аустерлицем. Не последнюю роль в решении о поспешной сдаче сыграл «прусский фактор» – опасение, что берлинские хитрецы воспользуются занятостью Австрии на войне для решения немецких дел в свою пользу.

Вена признала все завоевания Бонапарта в Италии, согласилась на учиненную им перекройку карты Германии в пользу своих сателлитов. Австрия потеряла Венецию, Истрию, Далмацию, уступив их итальянскому королю, то есть