— Z*** — бизнесмен. Однако, чтобы заработать, он не станет отбирать землю у простых людей или инициировать судебные разбирательства. Он, скорее, мошенник, чем преступник. Он не вымещает злобу на тех, кто слабее него. Я считаю, что другой альтернативы не было. В разумных пределах можно контролировать Z***.

— Не буду спорить, у меня несколько иное мнение… Кто у тебя на очереди сейчас?

— Пока никто, или почти никто… мелкие воришки… о них даже серьезные газеты не напечатают. Меня сейчас беспокоит состояние моих фондов в других городах. Я выделяю колоссальные средства, но до нуждающихся они не доходят. И я ведь знаю тех, кому это поручал. В свое время это были честные люди. Но время меняет все.

— Все равно за эти годы сделано немало. А твоя сеть ресторанов дешевого питания? Формально ты отказался даже от упоминания твоего имени.

— Да, я не хочу, чтобы все знали, что сеть принадлежит мне. Я нашел компаньона, который выступает под собственным брендом.

— Хорошо, а теперь давай о финансах.

Белосельский подал ему маленькую флешку.

— Тут все, посмотри. Общие цифры по нашим проектам. Доложи министру, что есть средства для финансирования его секретных разработок.

— Да он сам тоже доложит «наверх» о стадиях проекта… А как ты находишь общую ситуацию на банковском рынке?

— Кроме долевого участия в «Форт-банке» и «Мега-Сити» у нас с тобой еще есть акции «Барклая». Пока этим ограничимся. Детально я не анализировал, мне нужен прогноз американских банков, неофициальный, составленный неким N***.

— Этот человек состоит в базе Интерпола.

— Он наполовину англичанин, наполовину француз. Я его знаю много лет. И его информация верна.

— Если узнают, что ты с ним поддерживаешь контакт, это сочтут изменой.

— Это превратное суждение. Что есть служба родине? Разве я не забочусь о людях? Разве «они» не знают, сколько я сделал для страны? Для людей? Я трачу в месяц такие суммы на благотворительность, которые равны их месячным бюджетам… А разоряю я тех мерзавцев, которые не боятся закона и смеются над правосудием.

— Мне иногда кажется, что ты не можешь остановиться, — улыбаясь заметил Сафронов, — мой отец верил в тебя, в твои необыкновенные способности.

— Да, он был замечательный человек. Я многим ему обязан.

Сафронов замолчал и вновь включил плазменный экран, погрузившись в вычисления и расчеты.

Шла последняя предновогодняя неделя. Мороз крепчал и с вдохновением истинного живописца украшал ледяными узорами окна, создавая поистине уникальные шедевры в форме необыкновенных листьев с крупными бусинами. В особняке Белосельского дела обстояли по-прежнему неважно: Ива не смогла простить нанесенную ей обиду. Милош, став на сторону сестры, старался проводить время вне дома. Лиза делала все попытки, чтобы помириться со строптивой «воспитанницей», но каждый раз терпела неудачу.

— Алексей, мы должны об этом поговорить, — настаивала Лиза, — я вижу, что ты переживаешь из-за Ивы и Милоша. И виной всему я. Ведь ты их любишь, не так ли? Тебя не может не огорчать их поведение… я же вижу это.

— Ты опять думаешь о других, — с ласковым упреком отвечал Белосельский.

Он отложил в сторону неизменный ноутбук и присел рядом с девушкой на канапе.

— Лиза. Ты не представляешь, какая ты необыкновенная девушка. Ты готова отказаться от всех моих подарков ради того, чтобы Ива со мной не ссорилась, ради мнения Милоша… Но будь эгоисткой. Я тебе повторял и повторю еще раз. Мои приемные дети уже выросли, они не нуждаются в моей опеке, и боюсь, что скоро перестанут нуждаться во мне…

— Но ведь ты их любишь? Ты любишь Иву?

— Лиза…

— Ответь.

— Это так, но… но они уже не привязаны ко мне так, как раньше.

— Вот видишь, ты сам признаешь, что тебя огорчает их поведение. Если я останусь здесь, если приму твои подарки, твою помощь, это только все ухудшит… они отдалятся от тебя… И ты сам когда-нибудь упрекнешь меня… ведь они — твоя семья, ты сам же говорил.

— Нет! — вскричал Белосельский с жаром. — Этого не будет! Я не хочу, чтобы ты уходила, Лиза. Что за глупая мысль! Мы же договорились! И потом, я… я очень привязался к тебе!

— Почему?

— Я всегда мечтал, чтобы у меня была такая дочь, как ты. Это правда. Но мои дети от моей жены Елены разочаровали меня. Возможно, виноват я сам. Я мало уделял им внимания. Это отдельная тема.

— Ты давно виделся с ними?

Белосельский замолчал.

— Они появляются только тогда, когда у них проблемы… Не будем об этом.

Лиза возразила:

— Вот видишь, может, будет лучше, если я совсем исчезну из твоей жизни?

Он взял ее за руку, но в глаза заглянуть боялся, ибо страшился тех чувств, которые были на сердце. Но ощущал, как девушка смотрит на него своим ясным и доверчивым взором.

— Я не желаю, чтобы ты уходила, Лиза. Я прошу тебя остаться.

Она обняла его с такой естественной и ребяческой непосредственностью, что он ощутил, как волна необыкновенного счастья захватывает его. А прикоснувшись губами к ее темным волосам, он вдруг осознал, что не сможет с ней расстаться никогда — даже если захочет. Но ему удалось взять себя в руки. Высвободившись из его объятий, Лиза задумчиво произнесла:

— Я подумаю, Алексей.

— Лиза, а как Татьяна? — спросил он, меняя тему разговора. — Ты ее навестишь?

— Конечно, я тебя почти не поблагодарила. Я вела себя некрасиво и эгоистично.

— Да, это Виталий постарался… Все документы на право собственности возвращены, те люди наказаны. На всякий случай я оставил группу наблюдения.

— Ты волшебник, Алексей… Ты знаешь, когда я с тобой, я себя чувствую так спокойно, словно я знаю, что со мной ничего не может случиться.

— Мне важно твое душевное спокойствие, — отвечал Белосельский, — поэтому я надеюсь, что ты больше не обидишь меня своими намеками на то, что хочешь покинуть этот дом… твой дом, Лиза.

Девушка опустила голову.

— А ты разрешишь мне еще раз навестить Татьяну?

— Конечно. Машина в твоем распоряжении. И еще одно…ты не была бы против…

— Против чего?

— Видишь ли, как моя приемная дочь ты пользуешься определенными привилегиями… Короче, на всякий случай Дарья и Олеся, которую ты еще не знаешь, всегда будут рядом — мало ли что может случиться.

— Мне бы не хотелось, чтобы за мной ходили по пятам. Я к этому не привыкла. Я буду себя странно чувствовать.

— Ты их и не увидишь — если пожелаешь. Но они должны быть где-то в отдалении. Пойми, ты стала мне очень дорога…