А поебаться тебе не завернуть?

Ира заблокировала Елисея везде, где только можно, и без куртки выбежала из общаги.

Все кончено. Он уже нарисовал себе непоследовательную Иру с тараканами в голове. Дурочку с переулочка. Короче, ясно все. Вот что он о ней думает. Вот за кого держал все это время.

Только не смотри в глаза незнакомцам. Никому в глаза не смотри. Не заражай непричастных злобой и горечью.

Марк

Детство у него было безальтернативным.

Он быстро и без подсказок усвоил, что реальность существенно расходится с телевизионной картинкой даже там, где, казалось бы, ее повторяет. Когда частный самолет появляется в кино, режиссеры перенасыщают кадр роскошью, превращая летательный аппарат в передвижной рай с баром, библиотекой и джакузи. Когда в очередной раз поднимаешься на борт бизнес-джета сам, то воспринимаешь его как модифицированное такси, с довеском в виде душа с хромотерапией например, настолько же шикарного, насколько и невостребованного.

Или взять другой распространенный в киноиндустрии образ – вечеринка на заднем дворе. Дети с визгом скачут вокруг бассейна и сталкивают друг друга в воду, взрослые с бутылками пива в руках перебрасываются дружелюбными шутками, играет музыка, а барбекю шипит и источает дым. Вечеринки в фильмах заканчивались роковыми признаниями, расставаниями, драками, похищениями, убийствами, концом света. В реальности же такие торжества доставляли необоримую скуку даже тогда, когда на них приглашали музыкантов и актеров. Дети выдыхались за несколько часов, а деловые взрослые, не разделявшие жизнь на будни и выходные, не выходили за границы корпоративной этики и наигранного благодушия. Никаких конфликтов, никаких резких жестов, никакого безудержного веселья, сплошная предсказуемость.

Марк не раз наблюдал папу по ту сторону экрана. Отцу отводилось не так много эфирного времени (ощутимо меньше, чем первым лицам или наиболее горластым из депутатов), зато короткие папины выступления, умные и серьезные, запоминались лучше прочих.

– Мирный атом надежно вписан в программу будущего, – утверждал отец. – Электроэнергетика, медицина, животноводство – все это области, где мирный атом находит широкое применение уже сейчас, в эту самую минуту. Мирный атом – вот незаметный герой наших дней.

Или:

– Из одного килограмма урана мы извлекаем почти столько же энергии, сколько из двух с половиной тысяч тонн каменного угля. Вообразите это на секунду. Представьте масштабы всеобщей выгоды – экономической, экологической, трудовой – от развития атомной промышленности.

Принимая из рук Президента правительственную награду, папа сдержанно кивнул и на камеру пообещал и впредь с полной отдачей трудиться на благо отечественного производства и науки.

Когда они всей семьей смотрели запись награждения, Яромир, старший брат Марка, заметил:

– Ничего себе, у тебя, как и у него, отчество. Владимирович!

– Это у него отчество, как у меня, – сказал папа то ли в шутку, то ли всерьез.

Анатолий Владимирович сыновей не баловал и не расхолаживал: не отправлял на летние каникулы в Лондон или в Париж, при провинностях не выгораживал перед педагогами в частной школе, с ранних лет приучал к холоду и боли, периодически отключая зимой отопление в комнатах Яромира и Марка и заставляя пальцами тушить каминные спички. Мама против таких воспитательных методов не возражала.

Иногда отец брал детей в деловые поездки. Так в двенадцать лет Марк попал на уральский атомный завод. Папа, облаченный в белый халат и каску, расхаживал по комплексу со свитой из местного начальства и журналистов, позировал для фото с закрепленным на груди дозиметром. Когда комиссия покидала музейный зал с макетами ядерных ракет и боеголовок, Анатолий Владимирович обнаружил, что мальчик исчез. Его нашли через двадцать минут в соседнем блоке и этажом ниже, в столовой для персонала. В компании веселых заводчан Марк пил компот и таращился на огромные плакаты, наследовавшие советской эпохе. Сам того не ведая, он отклонился от строжайших маршрутов передвижения по режимному объекту.

– Чем вы его тут поите? – вскипел отец. – Вы обязаны были сразу доложить мне о ребенке!

– Спокойней, папаша, – отреагировал один из рабочих. – Мы отправили товарища к мастеру цеха, чтобы доложил о мальчонке. Сами вот стережем его, вдруг опять убежит. Шустрый.

– Какой я тебе папаша! – начал отец. – Я тебе сейчас…

– Анатолий Владимирович, Анатолий Владимирович, – затараторил кто-то из свиты. – Как славно, что все обошлось! Что парень… что Марк… Марк Анатольевич не потерялся. У нас все цеха закрыты от посторонних, все под строжайшим контролем. Ничего бы не случилось, да и не случилось ведь ничего…

Спустя годы Марк догадался, что он, скорее всего, единственный ребенок в мире, заплутавший на атомном заводе. Кроме того, он от всей души надеялся, что трудяга, обозвавший члена совета директоров папашей, никак не пострадал за длинный язык. Не был, по крайней мере, уволен.

Уже дома Анатолий Владимирович влепил сыну фантастическую затрещину, а затем четыре года не брал с собой в деловые поездки.

В школе Марк учился вместе с детьми госчиновников, силовиков, бывших спортсменов. Все они для сплочения навещали друг друга семьями, поэтому Марк за годы учебы навидался первоклассных дач. Он ступал по мраморному полу древнеримской виллы, забирался в барочный замок с потайными комнатами, поднимался по парящим в воздухе лестницам в хай-тек-особняке, осторожно двигался по территории дома будущего с умным интерфейсом. Кто-то устраивал у себя шубохранилище, кто-то открывал в подвале диковинный тогда 4D-кинотеатр, кто-то разбивал японский сад. Фонтан в холле и лифт для внедорожника не считались роскошью, как и позолоченная балюстрада и антикварные люстры с канделябрами, зато личный зоопарк с экзотическими животными вроде королевского тигра и гориллы, устроенный старым нефтяником, поразил Марка на всю жизнь.

Его отец, хоть и отдавал должное вкусу коллег, больше всего ценил русскую старину, вследствие чего собственную дачу в Подмосковье воздвиг в виде помещичьей усадьбы. Деревянную избу с колоннами и мезонином опоясывал пятиметровый забор, во дворе красовались огромная баня и декоративный колодец. Долгие годы папа думал о псарне, но так ее и не соорудил. Пахом, кавказская овчарка, жил в просторной отапливаемой конуре, которой позавидовал бы любой бездомный. В Пахоме отец души не чаял и регулярно брал лохматого пса в охотничьи угодья. В доме, в сенях, из стены вылезала голова секача с разинутой клыкастой пастью – главный трофей папы, который оттачивал навыки слежки и стрельбы по зверю и птице не реже раза в месяц.

На летних каникулах Анатолий Владимирович заставлял сыновей бегать унылые лесные кроссы, на зимних – выписывать на лыжах круги вокруг искусственного озера с незаряженной спортивной винтовкой за спиной. Мозолящий ладони турник повторялся в тревожных снах. Мама